Двадцать лет до рассвета (СИ)

Ферконинг, по счастью, присылает не войско, а дипломатов. Может быть, еще надеется вернуть контроль над взбунтовавшейся колонией бескровно, но переговоры оказываются короткими: Эотас, даже не выслушав до конца заготовленной имперскими послами речи, делает с ними то же самое, что сделал когда-то с Вайдвеном. Только вот им открываются не великие тайны древности, а выжженная солнцем пустыня с одиноким кругом из высоких адровых монолитов, таких же черных и безжизненных, как адра на землях Хель, один за другим осыпающихся в песок.

— НАПОМНИТЕ ГОЛОСАМ ИНЭ СИКТРУА, ЧТО ИХ ОЗАРЯЕТ ТОТ ЖЕ СВЕТ, ЧЬЕ ПЛАМЯ ОСПОРИЛО ВЛАСТЬ КОРОЛЕВЫ. ЕСЛИ ЛЮДИ ФЕРКОНИНГА И МЕКВИН СТУПЯТ НА ЗЕМЛИ РЕДСЕРАСА С НЕДОБРЫМИ НАМЕРЕНИЯМИ, ЗАРЯ НЕ ПОЩАДИТ ИХ.

Инэ Сиктруа, чертог избежавших забвения. Может быть, Воэдика, покровительница Аэдирской Империи, закрывает глаза на небольшие хитрости людей, но для бога перерождения Инэ Сиктруа — ересь воплощенная. «Я сожгу и вашу армию, и ваших смертных правителей, и ваших бессмертных вождей, если мне придется», запоздало переводит Вайдвен с эотасова на человеческий — и внутренне вздрагивает, когда понимает, что Эотас не блефует. Как и тогда, дома, когда он пригрозил сжигать людей в пепел за неудобные вопросы.

Конечно, никому не потребуется превращать в пустыню целый Аэдир. Но лучи света, вдруг сошедшиеся перекрестьем мишени на древнем святилище, послужат ферконингу ясным предупреждением — и, может быть, этого будет достаточно, чтобы оставить богу зари его нищее новорожденное государство. Конечно, Аэдир не остановится на этом — Дирвуд с самой Войны Непокорности пресекает их попытки вернуть Империи бывшую колонию — но, по крайней мере, Редсерас может чуть меньше опасаться внезапного вторжения.

Редсерасу нужно время. Совсем немножко времени… и очень много денег.

В королевскую казну уходят сбережения аэдирской знати, аристократов, бежавших из страны. Вернее, те их сбережения, что не успели разграбить местные. К тому же, в казне и так было не то чтобы пусто — сейчас Вайдвен отчасти даже благодарен грейву за зверские пошлины, хотя некоторая часть собранного золота немедленно исчезает. Несколько эрлов пытаются возражать, но Вайдвен непреклонен: пусть даже здесь, в столице, не видно голода, но он помнит деревни, по которым шел осенью. Людям нечего есть. Его людям нечего есть. Он подписывает указ о снабжении, и обозы с провизией — в том числе, с дирвудским зерном — медленно начинают расползаться во все уголки Редсераса.

Много обозов теряется по пути. Слишком много. Немногочисленных охранников, убитых на дороге, бросают гнить там же; Вайдвен едва ли в силах поверить, что это происходит в его стране, это деяния его собственных людей, убивших или обрекших на голод десятки невинных. Но прежде, чем он успевает официально вмешаться и принять меры, гонцы приносят новые вести: о мертвецах, которыми вдруг стали увешаны деревья вдоль трактов, где были ограблены обозы. На каждом трупе вырезано эотасианское солнце. Охотники до чужого зерна отлично понимают намек: следующая партия обозов добирается почти без потерь, и Вайдвен, изумившись в очередной раз, вслушивается в потеплевший огонек внутри: люди защищают друг друга. И еще: я очень давно не слышал столько благодарностей в молитвах.

Да уж, думает Вайдвен, от меня так точно не слышал, последние лет двадцать, наверное. Теперь людям наконец есть за что благодарить своего бога. И… святого. Так его самого теперь называют: Святой Вайдвен. Был бы жив отец — мгновенно отправился бы Туда, едва услышав подобное богохульство.

Вайдвен пытается урезонить хотя бы Эотаса, когда они остаются наедине:

— А ты чего сияешь? Меня они, понятно, не слушают, а ты почему не сказал, что я просто обычный человек? И что ты просто занял мое тело? Ну какой из меня святой!

Эотас только безмятежно мерцает в ответ.

Я не могу пожелать лучшего святого, чем ты, друг.

А Вайдвен еще спрашивал, есть ли у него святые. Вот это да. В такое дурацкое положение он еще не попадал.

— Ты не можешь просто… — Вайдвен отчаянно пытается подыскать слова, но у него ничего не выходит. — Ведь нельзя объявлять кого попало святыми! Святые должны быть… ну, не знаю, праведными. Добрыми. Не такими, как я!

Огонек все так же тепло льнет к нему, будто и не услышав его слов. Эотас явно считает, что никакой ошибки тут нет.

Он ведь бог искупления. Может, потому и выбрал себе святого-грешника?

Посерьезнев, Вайдвен берет в руки свечу со стола и пристально вглядывается в чуть подрагивающий огонек. Он слышал, как шептались слуги о том, что свечи в королевских покоях теперь горят целые дни напролет и никогда не гаснут. Светлый воск теплеет в его ладонях; пламя ластится к пальцам, дыша сияющим жаром.

— И… что святые должны делать? Что я должен делать?

Учи меня, просит Эотас. Сомневайся. И веди других к свету.

Вайдвен невесело хмыкает. Он снова будто наяву слышит доклад гонца о мертвецах, развешанных по деревьям вдоль тракта. В этот раз Редсерас не стал ждать, пока эотасов святой решит дело миром.