Двадцать минут на Манхэттене

В Нью-Йорке нет буквально ни одного здания, которое было бы спроектировано с учетом специальных требований, предъявляемых ориентацией по солнцу. Это с неизбежностью приводит к появлению предпочтительной стороны (и не обязательно северная сторона предпочтительнее южной), что, в свою очередь, ведет к появлению избегаемой стороны, идет ли речь о солнце или об открывающихся из окна видах. Модернистская архитектура, особенно в виде своей эмблемы – наглухо запечатанного и запаянного со всех сторон стеклянного небоскреба, – продолжает изощряться, доказывая эффективность минимализма, этой эстетической настойки философского универсализма на бессознательном. Платой за это стала архитектурная забывчивость, пренебрежение как культурным, так и климатическим контекстом: парадигма герметически запечатанной башни с собственным микроклиматом, стабилизированным как по освещенности, так и по температуре, превосходящей фантазии об автономности фаланстеров и «единиц». Даже «зеленые» офисные башни нынешнего поколения в Нью-Йорке ничего не могут поделать ни с этим имиджем, ни с этим функционалом, но лишь пытаются использовать более практичные, жизненные средства, вроде двойного остекления, чтобы сократить теплопотери, но ни в коем случае не открыть окно.

Нигде это изощренное безразличие современной архитектуры к судьбам планеты так не бросается в глаза, как в Дубае, с его невероятными силуэтами. Взметнувшиеся из песка пустыни в духе «Ученика чародея», стеклянные башни стремятся превзойти одна другую по высоте и формальной новизне, в то время как их внутреннее пространство и его функциональность абсолютно унифицированы. Чтобы охлаждать их в испепеляющей жаре, необходимо сжигать неисчислимые баррели нефти (в которой, впрочем, недостатка нет). А что более всего удручает в этом бездумном жертвоприношении, – в этом регионе в течение столетий выработали широкий спектр простых архитектурных решений, позволяющих отводить тепло вовсе без расходования невосстановимых источников энергии. Толстые стены, затененные внутренние дворики, маленькие двери, башни, ловящие ветер, охлаждающие бассейны, правильная ориентация по солнцу и другие совсем простые, логичные решения, которые не просто определяли подлинную локальную морфологию жилья, но также и поверяли и уточняли принципы устойчивого соответствия сооружения месту.

Привнесенная версия современной архитектуры, с ее социальным упрощением и технической изощренностью, двигалась ровно в обратном направлении. По-настоящему устойчивая архитектура должна начинать с простейшего (занавеси, перекрестная вентиляция, правильная ориентация по солнцу), но создавать самые сложные социальные отношения (разнообразие перед единообразием). Изобретения появляются не от игры чьего-то разгоряченного воображения, но от постоянного уточнения вопросов, возникающих на пересечении климата, культуры, технологии, политики и вкуса, из понимания, что архитектурные смыслы создаются, а не наследуются. На данный момент инновации в сфере «зеленой архитектуры» затруднены закостеневшими представлениями о том, что «по-настоящему круто», нежеланием пересматривать устоявшиеся формы и типологии и отказом приводить системы в соответствие с подобающим масштабом.

Один из самых популярных образов современной архитектуры – фотографии, запечатлевшие подрыв жилого комплекса Пруитт-Айгоу в Сент-Луисе в 1972 году – событие, преподносимое порой как символическая смерть модернизма и пришествие его же с приставкой «пост-». Снос Пруитт-Айгоу оказался первым в череде многих аналогичных событий по всей стране. Подобно тому, как городская реновация – это в первую очередь проекты новой застройки, и здесь проблему бедности снова пытались решить, снося дома для бедных. С точки зрения пропорций и исполнения дома Пруитт-Айгоу, спроектированные Минору Ямасаки, архитектором Всемирного торгового центра, почти идентичны домам на Вашингтон-сквер-виллидж, лишь незначительно уступая им в деталях и отделке. Разница заключалась в двух вещах: первый комплекс был заселен матерями-одиночками без гроша за душой, а второй – хорошо оплачиваемыми и семейными профессорами из колледжей; а еще – первый стоял на отшибе, как будто в изоляции, а второй – в центре оживленного и разнообразного квартала.