Двадцать три раны Цезаря

«Неужели я вот так запросто окажусь не где-нибудь, а в ФРГ? Надо же, повезло. А я собирался сначала на остров, потом в Португалию, а потом… даже не знаю куда. А тут ФРГ. Здорово! И еще повезло, что познакомился с Бертой. Она знает русский, она поможет сориентироваться. А вдруг она из ГДР? Точно ли этот, как его, Виттенберг, в ФРГ? А если нет? — Уманцев стал припоминать известные ему названия городов федеративной и демократической республик. — Кельн — это ФРГ, Мюнхен — тоже, и Дюссельдорф, — вспомнив футбольную команду, добавил он. — Дрезден, Берлин — это ГДР. Черт возьми, а Виттенберг? По-моему, все-таки, ФРГ», — успокоился он.

По поведению команды он понял, что самолет готов к взлету. Последней на борт поднялась Берта и какой-то мужчина, по-видимому, самый главный. Уманцеву хотелось узнать, действительно ли они летят в ФРГ, но внутренний голос посоветовал ему не торопиться.

После взлета Берта подсела к Роману и попросила подробно рассказать его историю. Уманцев прикинул, что если они летят в ГДР, то встреча с сотрудниками из комитета Госбезопасности ему обеспечена. Если же они летят в ФРГ, то… В любом случае он решил честно рассказать все, что с ним случилось, умолчав лишь о некоторых не столь важных, с его точки зрения, моментах.

— Какой ужас! — не выдержала Берта, услышав о живом факеле. — Я все не верила, когда прочла о случившемся в газетах. Признаюсь, думала, что это очередная уловка КГБ, — она задумалась. — Это просто чудо, что вам удалось спастись. Ну, а дальше?

Уманцев продолжил, не забывая при этом корректировать свой правдивый рассказ.

— Ну что ж, — тяжело вздохнув, сказала Берта, когда он окончил повествование. — Отдыхайте. Мы еще побеседуем перед посадкой в Берлине.

Уманцев подскочил на своем матрасе.

— Где?

— В Берлине, — повторила Берта и удивилась, отчего он так встревожился.

Уманцев поторопился изобразить улыбку.

— А! Ну да!.. А я… я почему-то решил, что мы сразу в Москву.

Она похлопала его по плечу.

— Отдыхайте.

«Ничего себе, отдыхайте! — мысленно пробурчал Роман. — В Берлине меня сразу подхватят под мышки кэгебисты. Разденут, обыщут, начнут допрашивать до синевы в глазах. А как же алмаз? Да и мелочи алмазной у меня много. Неужели придется?.. — он почувствовал, как от страха у него похолодело внутри. — Ведь это опасно. Ведь можно умереть». — Но несмотря на грозившую ему опасность, он уже для себя решил, что сделает это. Нужно только было выбрать время, когда: сразу по прилету в Берлин или подождать до Москвы?

Решил, что по прилету в Берлин, так как был уверен — ребята в строгих костюмах его обязательно будут встречать. Едва Роман немного успокоился, придя к решению, как сон стал одолевать его, и сил сопротивляться уже не было. Последнее, о чем подумал Уманцев, это как бы не проспать, успеть сделать необходимое.

Роман проснулся и понял, что самолет идет на посадку. Он взволнованно приподнялся на локте, ища в салоне Берту, но ее не оказалось. Тогда он подошел к молодому человеку в форме.

— Берлин? — показывая рукой вниз, спросил он.

Тот сначала не понял, а потом отрицательно замотал головой.

— No, Cairo.

— А, — переведя дыхание, перехваченное спазмами страха, — протянул Роман и подумал: — «Наверное, на дозаправку. Тогда можно еще вздремнуть».

Когда самолет приземлился, Уманцеву вновь предложили поесть. Он не отказался. Особенно ему понравилась кока-кола. Она так ароматно щекотала в носу и цветом напоминала крепкий квас. А Роман почему-то думал, что она должна быть прозрачной, как минеральная вода.

Уловив момент, Уманцев попросил у молодого человека в форме иголку и нитку, показав, что ему надо зашить оторвавшийся нагрудный карман. Тот принес ему швейные принадлежности.

После дозаправки самолет взял курс на Берлин. «Эх, если бы на Бонн, — мысленно вздохнул Уманцев. — Ну да видно, не судьба!»

Узнав, что до посадки в Берлине остался час, Роман весь похолодел.

«Может, не стоит так рисковать? — вопрос несколько минут оставался без ответа. — Но тогда зачем все это было? Нет! Должен!»

Уманцев поднялся и пошел в туалет. Грустное было занятие комкать долларовые купюры и смывать в унитазе. «А вот если бы летел в Бонн… да, не повезло… там сразу почувствовал бы себя человеком свободным. Что при мне — то мое. А теперь!.. Доллары — в унитаз, алмазы — в собственный желудок, — человек прибывает в лагерь… социалистический. Там за него решают, что его, а что нет».