Двадцать тысяч лье под водой

The second lieutenant then came on to the platform, and gave the usual order below.	И напрасно Нед Ленд впивался глазами в горизонт. Океан был пустынен. Канадец не заметил на горизонте ни паруса, ни полоски земли. Дул крепкий западный ветер. "Наутилус" переваливался с волны на волну. Запасшись кислородом, "Наутилус" опять нырнул под воду метров на пятнадцать. В случае необходимости судно легко могло всплыть на поверхность. Кстати сказать, в тот день, девятнадцатого января, маневр этот, против обыкновения, повторялся неоднократно. И всякий раз помощник капитана выходил на палубу и произносил традиционную фразу.
As for Captain Nemo, he did not appear. Of the people on board, I only saw the impassive steward, who served me with his usual dumb regularity.	Капитан Немо не показывался. Из команды я видел в тот день одного лишь невозмутимого стюарда, который, как всегда, молча и внимательно прислуживал за столом.
About two o'clock, I was in the drawing-room, busied in arranging my notes, when the Captain opened the door and appeared. I bowed. He made a slight inclination in return, without speaking. I resumed my work, hoping that he would perhaps give me some explanation of the events of the preceding night. He made none. I looked at him. He seemed fatigued; his heavy eyes had not been refreshed by sleep; his face looked very sorrowful. He walked to and fro, sat down and got up again, took a chance book, put it down, consulted his instruments without taking his habitual notes, and seemed restless and uneasy. At last, he came up to me, and said:	Около двух часов пополудни в салон, где я приводил в порядок свои записи, вошел капитан Немо. Я поклонился ему. Он молча кивнул мне головой. Я снова взялся за работу, надеясь втайне, что капитан заговорит о событиях прошедшей ночи. Но он молчал. Я взглянул на капитана. У него был утомленный вид. Покрасневшие глаза выдавали, что он провел бессонную ночь. Глубокая грусть, неподдельное горе наложили свой отпечаток на это волевое лицо. Он ходил взад и вперед по комнате, садился на диван, опять вставал, брал в руки первую попавшуюся книгу, тут же бросал ее, подходил к приборам, но не делал записей, как обычно. Казалось, он не находил себе места. Наконец, он обратился ко мне.
"Are you a doctor, M. Aronnax?"	- Вы врач, господин Аронакс? - спросил он.
I so little expected such a question that I stared some time at him without answering.	Я был захвачен врасплох вопросом капитана и в недоумении, молча смотрел на него.
"Are you a doctor?" he repeated. "Several of your colleagues have studied medicine."	- Вы врач? - повторил он. - Многие ваши коллеги получили медицинское образование: Грасиоле, Мокен-Тандон и другие.
"Well," said I, "I am a doctor and resident surgeon to the hospital. I practised several years before entering the museum."	- Да, - отвечал я. - Мне приходилось работать врачом. Прежде чем стать музейным работником, я был ординатором клиники и много лет занимался медицинской практикой.
"Very well, sir."	- Отлично, сударь!
My answer had evidently satisfied the Captain. But, not knowing what he would say next, I waited for other questions, reserving my answers according to circumstances.	Ответ мой, по-видимому, вполне удовлетворил капитана. Но, не зная, к чему он клонит речь, я ожидал дальнейших вопросов, рассудив, что отвечать буду в зависимости от обстоятельств.
"M. Aronnax, will you consent to prescribe for one of my men?" he asked.	- Господин Аронакс, - сказал капитан, - один из моих матросов нуждается в помощи врача. Не могли бы вы осмотреть его?