Двадцатое столетие. Электрическая жизнь (старая орфография)

— Всѣ мы теперь становимся съ сорокалѣтняго возраста дряхлыми старцами, но успокойтесь! Здѣсь, въ этомъ самомъ резервуарѣ имѣется вѣрное средство исправить вашъ организмъ такъ, что онъ будетъ дѣйствовать чуть-ли не лучше новаго… Надѣюсь, вы начинаете теперь предчувствовать важное значеніе темы моего доклада? Надо, однако, розыскать прежде всего моего сотрудника Сюльфатена и его паціента, недавно еще страдавшаго крайнею степенью переутомленія. Вы всѣ знали этого господина и, смѣю увѣрить, очень удивитесь, увидѣвъ его теперь. Позвольте мнѣ привести его сюда…

Сюльфатенъ ислезъ куда-то съ самаго начала концерта. Филоксенъ Лоррисъ, котораго вовсе не интересовали безцѣльная трескотня и шумъ музыки, не нашелъ въ этомъ вичего предосудительнаго. Безъ сомнѣвія, его секретарь предпочелъ бесѣдовать гдѣ-нибудь въ уголку съ людьми болѣе серьезваго пошиба, чѣмъ заурядные меломаны. Дѣйствительно, въ сосѣднихъ гостиныхъ, группы, состоявшія преимущественно изъ французскихъ и заграничныхъ научныхъ знаменитостей, занимались интересными разсужденіями о различныхъ болѣе или менѣе важныхъ матеріяхъ въ ожиданіи начала научнаго отдѣла программы, Сюльфатена, однако, съ ними не было.

Куда онъ въ самомъ дѣлѣ запропастился? Ужъ не поднялся ли онъ на верхнюю платформу подышать свѣжимъ воздухомъ? Филоксенъ Лоррисъ навелъ необходимыя справки, но, какъ и слѣдовало ожидать, оказалось, что старшій его секретарь и не думалъ восхищаться созерцаніемъ дивнаго электрическаго освѣщенія, устроеннаго надъ крышей дома и бросавшаго яркіе снопы свѣта въ неизмѣримую глубь ночного неба, значительно выше искусственнаго звѣзднаго вѣнца изъ многихъ тысячъ маяковъ, украшавшихъ ночью чело Парижа.

— Ага, понимаю! — сказалъ Филоксенъ Лоррисъ, ударивъ себя по лбу. — Удивительно, какъ это я не догадался сразу! Сюльфатену выпалъ свободный часокъ, и достойный мой другъ, вмѣсто того, чтобы томиться непроходимой скукой на этомъ глупѣйшемъ концертѣ, отправился къ себѣ работать…

Флигель, въ которомъ находилась особая лабораторія Сюльфатена, оставался запертымъ для посѣтителей. Туда вынесли изъ парадныхъ комнатъ всѣ наиболѣе громоздкіе приборы, присутствіе которыхъ могло бы мѣшать гостямъ. Филоксепъ Лоррисъ поспѣшно направился въ этотъ флигель и постучалъ у дверей лабораторіи, думая, что Сюльфатенъ заперся тамъ, вѣроятно, на ключъ. He получая отвѣта, онъ машинально нажалъ пальцемъ кнопку, и дверь, оказавшаяся незамкнутою, растворилась безъ всякаго шума.

Среди массы нагроможденныхъ приборовъ Филоксенъ Лоррисъ сперва было не замѣтилъ своего сотрудника. За то онъ услышалъ, къ немалому своему изумленію, женскій голосъ, въ которомъ звучало величайшее раздраженіе. Затѣмъ раздался негодующій сердитый голосъ Сюльфатена.

— Кого это мой Сюльфатенъ распекаетъ подобнымъ образомъ? — подумалъ изумленный Филоксенъ Лоррисъ, остановившись въ дверяхъ и не зная, слѣдуетъ ли ему войти, или, напротивъ того, удалиться. Его одновременно мучило любопытство и опасеніе оказаться нескромнымъ.

— Прежде всего, сударь мой, — говорилъ женскій голосъ, — я должна сказать, что вы начинаете мнѣ надоѣдать ежеминутнымъ вызываніемъ къ телефоноскопу. Довольно уже и того, что вы каждый день навѣщаете меня лично! Я и за это время могу досыта насмотрѣться на вашу хмурую… физіономію ученаго! Къ тому же и разговоры съ вами выходятъ ничуть не интересные!.. Мнѣ они положительно надоѣли!

— Вѣрю, что я не похожъ на идіотовъ, которые швыряютъ около васъ тамъ въ Мольеровскомъ дворцѣ! — возразилъ

Сюльфатенъ, — но теперь, сударыня, рѣчь не о томъ! Но увертывайтесь отъ объясненія!.. Извольте сейчасъ же сказать мнѣ, ето такой этотъ господинъ, который только что отъ васъ улизнулъ!.. Я непремѣнно хочу знать, кто онъ такой!..

— Поймите, что мнѣ надоѣли сцены, которыя вы постоянно дѣлаете! Мнѣ, наконецъ, наскучилъ строгій надзоръ, который вы изволите учреждать надо мной съ помощью фонографовъ и разныхъ другихъ гадостей. Поймите, что вы меня оскорбляете всѣми этими машинами, записывающими мои слова и поступки! Я не хочу болѣе выносить такого обращенія съ собой!.. Надо мной смѣются рѣшительно всѣ въ театрѣ!

— Смѣю увѣрить, сударыня, что мнѣ вовсе не до смѣху.

— Я не могу сдѣлать у себя дома шага, — кого нибудь принять, — бесѣдовать съ пріятелями — безъ того, чтобъ тайно установленные аппараты не сняли фотографическихъ и фонографическихъ клише со всего, что я говорю и дѣлаю!.. Получивъ эти клише и выслушавъ отъ фоношпіоновъ все, что у меня говорится, вы начинаете дуться, или выкидываете настоящій скандалъ. Мнѣ это надоѣло!..

— Спрашиваю еще разъ, кто такой былъ этотъ господинъ?

— Мозольный операторъ… нотаріусъ… сапожникъ… дѣдушка… племянникъ… парикмахеръ, однимъ словомъ, кто вамъ угодно! — скороговоркой продекламировалъ женскій голосъ.

— He смѣйтесь же надо мной… Умоляю васъ, Сильвія, дорогая моя Сильвія! Вспомните!..