Дважды контрразведчик

Между нами и взлетно‑посадочной полосой было примерно 200‑300 метров пространства, на котором параллельно ей и ближе к нам была «рулёжка», а межу ней и «взлёткой» ровная площадка с низко скошенной травой. На эту зеленую травку откуда‑то сбоку выскочили две крупных овчарки и стали гоняться друг за другом. Это были кобель и сука, они играли в свои брачные игры. Отставив разговоры между собой, все присутствующие в шеренге повернули к ним головы и стали молча наблюдать. Кобель несколько раз, догнав суку, пытался запрыгнуть на нее, но она не давалась и убегала. А он снова догонял… Пионеры стояли и смотрели молча, а среди взрослых и солидных дядей возникло нездоровое хихиканье. Внезапно все повернули головы направо. Там в небе возникла точка, которая увеличивалась в размерах и скоро превратилась в самолет, который все так ждали. Взглянув на полосу, я похолодел. Кобель догнал суку ровно посредине полосы и, зажав ее сбоку передними лапами, забрался на нее. Когда любой самолет разбегается и улетает, он издает громкий рёв, который бьет по ушам. Когда самолет летит к вам, звук его моторов остается хвостом за ним и до посадки не слышен. Ни мы, ни собаки не слышали рёв стремительно приближавшегося самолета с Хонеккером. Я сразу понял, что сделать уже ничего нельзя, и если самолет на посадочной скорости 260 километров в час врежется в эту собачью пару, реально может быть катастрофа. Толпа обреченно замерла, как и я, понимающий, что отвечать за это придется мне. Пот из‑под фуражки мгновенно залил лоб и глаза. Кричать или как‑то действовать было поздно…

Когда до самолета осталось не больше трехсот метров, собаки одновременно обернулись и увидели опасность. Отпрыгнули друг от друга в разные стороны и в последнюю секунду рывком метнулись, чудом не попав под самолет.

Самолет подрулил к зданию аэропорта и боком встал недалеко от нас. Медленно подъехал к нему трап. На него вышел седой старичок небольшого роста с ослепительной улыбкой из искусственных зубов. Я сразу вспомнил, что в 1933 году Хонеккера арестовали гестаповцы и выбили ему все зубы. 12 лет, до 1945 года он просидел в их тюрьме.

Хонеккер широко улыбался и махал правой рукой. К трапу встречать его пошли наши солидные люди. Мы с генералом остались на месте. Пионеры замахали приветственно флажками и шариками. Хонеккер спустился с трапа и, широко разводя в стороны руки, стал обниматься дружески с подходящими мужчинами. Слева от трапа на земле стоял мой друг — старший оперуполномоченный отдела КГБ в Кольцово Глазырин Валерий Петрович. Он стоял неподвижно, глубоко засунув руки в боковые карманы дешевенькой осенней куртки. Хонеккер, всё так же широко улыбаясь и раскинув руки, двинулся к нему. Валера, не сходя с места и улыбаясь в ответ, отрицательно покачал ему головой. Шутливо и понимающе махнув на Валеру правой рукой, Хонеккер продолжил свой путь.

Кавалькада машин стремительно исчезла, как и ранее появилась. Ближе к вечеру она вернулась, и всё повторилось в обратном порядке. Только пионеров не было. И собак. Когда самолет с Хонеккером взлетел, все ждали, пока он скроется вдалеке, будто улетавшие наблюдали за провожающими. Через минуту небо было таким же чистым, как всегда. Машины и люди разъехались. Мы, охрана, подождали, когда самолет с Хонеккером возьмет на сопровождение диспетчер Пермского аэропорта, и только после этого стали свободны. Никто меня за собак не ругал, но я их помню до сих пор….

Первый же самолет, взлетевший в небо после отлета Хонеккера, потерпел катастрофу. Это был грузовой Ан. Как только он оторвался от земли, на взлете у него заклинило левый двигатель. Правый работал на всю мощь. Самолет перевернулся и врезался в землю. Все шесть человек экипажа мгновенно погибли. Я смотрел потом в кабинете Глазырина фотокарточки с места падения. Одна из них стоит у меня и сегодня перед глазами. Мешковато одетый по полной форме пожарник держит в руках шланг. Толстая струя воды бьет в голое тело (форма сгорела) одного из мертвых летчиков. Тот весь объят высоким пламенем, сжимает в руках штурвал самолета и смотрит вперед…

Ротация