Дважды контрразведчик

Ближе к вечеру в горотдел заехал на машине командир части подполковник Голубев, чтобы меня подвезти в гостиницу. Зашел за мной в номер. Предложил поужинать вместе и выпить. Я согласился. Он достал бутылку коньяка и закуску. Прежде чем сесть за стол, командир набрал по телефону дежурного по части и, выслушав его доклад, что происшествий не случилось, неожиданно приказал: «Ну‑ка скажи: Сыктывкар». Тот, видимо, ответил, запинаясь на этом сложном слове. «Ах ты, скотина, опять пьяный!» — заорал подполковник. Мы с Голубевым выпили его коньяку и закусили колбасой с хлебом. Потом он долго мне рассказывал об обстановке в части, стараясь расположить к себе. Попросил меня не выдавать наверх информацию без согласования с ним. Я ответил, что пока не буду суетиться и согласен. Тем не менее, обстановку в части я считаю чрезвычайной и требующей немедленного вмешательства. Но до следующего своего приезда через месяц согласен потерпеть. Если она не изменится, я в деталях доложу своему руководству. А в будущем, если я узнаю что‑либо, отрицательно влияющее на боевую готовность, то тоже не стану за его спиной докладывать наверх. Но он должен четко знать, что если я хоть раз его проинформировал о чем‑либо, а он не принял соответствующих мер, то я уже без оглядки на него обязательно отправлю всю информацию вверх, и она может лечь на стол его вышестоящему командованию, с соответствующими выводами. На том и порешили.

Через месяц я снова был в Ухте. Между зонами уже натянули колючую проволоку, чтобы зэки и солдаты меньше контактировали. Потом зэков куда‑то перевели. Вставили везде стекла, и в казармах и штабе стало тепло. Солдаты стали более‑менее похожи на военнослужащих. Общаясь с оперативными источниками информации, я узнал, что в части процветает дедовщина. Несколько солдат‑чеченцев отбирают хорошую пищу у сослуживцев и в лесу отдельно пожирают ее. Заставляют молодых солдат за себя работать. Избивают их. Опросив потерпевших и получив от них письменные объяснения, я попросил командира принять меры по конкретным фактам. Он обещал, но, как я перепроверил, отреагировал своеобразно. Ему, оказывается, нравится, что чеченцы таким своеобразным образом поддерживают дисциплину и выполнение плана. По его поручению за мной стали устраивать слежки, чтобы выяснить, с кем я контактировал, и морально воздействовать на этих солдат и офицеров. Кроме того, оперативным путем я узнал, что командир постоянно посылает группы солдат на работы в сельскую местность, а деньги за их работу присваивает. Это уже попахивало уголовным преступлением, и никаких устных договоренностей впредь с этим типом я решил не соблюдать. Закон превыше всего — так нас учили в КГБ. Получив письменные объяснения от работавших на стороне военных и не получивших за это денег, а также от молодых солдат, притесняемых «дембелями»‑чеченцами, я доложил своему руководству в Перми. По всем выявленным мною обстоятельствам и фактам, отрицательно влияющим на боеготовность части, была составлена подробная информация в КГБ СССР за подписью начальника Особого отдела КГБ СССР по Уральскому военному округу генерал‑майора Багнюка Владимира Борисовича. Через две недели из Москвы в часть приехала военная комиссия в составе 5 человек. Мои товарищи из горотдела КГБ через свои оперативные возможности, а они были надежными, установили, что три дня эта комиссия постоянно жила в гостинице и никуда в часть не выезжала. Пили и гуляли в городской гостинице и выезжали только в городской бассейн с сауной и женщинами. Командир всем членам комиссии подарил по меховой шапке, а председателю дорогое ружье. В результате из КГБ СССР Багнюку пришел издевательский ответ, что «данные, приведенные Вами в информации от такого‑то числа, не подтвердились». Это был смертный приговор моей карьере чекиста‑оперработника и оглушительная пощечина генералу. Он вызвал меня к себе в Свердловск и, положив мою информацию перед собой, грозно спросил: «Тут всё правда, рыжий?» (так он меня дружески называл). «Так точно, товарищ генерал!» — ответил я своему любимому генералу‑фронтовику. «Поставить весь ЛПК на «ПК» (контроль переписки). Не вылезать оттуда полгода, пройти по ним железной метлой, не оставив ни соринки мусора, контактируй с горотделом, лети и работай!».

В ближайшие полгода я похудел килограммов на десять, одежда на мне болталась как на огородном чучеле. Курил беспрерывно, ел нерегулярно, семьи практически не видел. Из Москвы военные комиссии приезжали еще два раза. Пили, ели, развлекались за счет командира и, как докладывали оперативные источники горотдела, беспрерывно «костерили» меня за глаза. Вызывали потерпевших от побоев солдат, которые писали мне объяснения. Заставляли всех их отказываться от написанного. Мало того, в новых объяснениях этих несчастных солдатиков заставляли писать, что объяснения от них я брал, угрожая им всякими карами.