— Только не надо выдавать это за миролюбие, — резко откликнулся Кумар, вроде даже и обрадованный сказанным из толпы, — главной вашей целью стало выживание. Хотите быть богатыми, но смиритесь даже с нищетой, лишь бы ничто не угрожало тихому прозябанию. Вы заняты низменным насыщением органов чувств, не пытаясь думать о том, что происходит вокруг. Богам — горшок жертвенного масла, радже — положенную долю дохода, и совесть чиста, а будущее обеспечено. Но именно этот путь лишает будущего. Поиск истины и блага нельзя заменить ритуальными действиями и традицией. Если вы не творите добро, значит, вы открываете дорогу злу. И оно уже пришло в ваш мир, приняв облик безразличия и покорности, разномыслия и зависти. Есть башни и стены, есть название — панчалийцы, но нет народа, объединенного общим потоком силы, божественными законами, хотя бы мыслями об общей пользе и благополучии. Даже здесь, в толпе, я вижу погасшие алтари там, где должны быть открытые сердца.
Каждый из вас обособлен, словно слепец, бродящий по пустому залу. Впрочем, зал набит слепцами, но они не хотят ни говорить, ни осязать друг друга. Каждый чувствует, что его толкают и толкается сам, делая свое положение еще безысходнее. Неужели кто-то из вас надеется выжить в случае, если погибнут все остальные?
Так говорил Кумар. Ему внимали, но соглашались ли? И могли ли эти речи стать для них тем самым источником чистого действия? Этими сомнениями я попытался поделиться, вернувшись в лагерь. В тот вечер у костра дваждырожденных не было песен. Всеми овладело настроение, испытываемое у ложа тяжело больного друга.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Джанаки Гхатоткачу. — Почему же, о могучерукий, ты сам не остановил его? Разве не в твоих силах подчинить его разум своей воле?
— Каждый дваждырожденный волен идти своим путем, — просто ответил сын Бхимасены, — если будет угодно богам, его остановит Друпада.
Кто способен предсказать последствия? Может случиться чудо, и жители Кампильи пойдут за ним. Но ведь он сам лишь щепка в водовороте. Он ощущает поток, но не готов постигать, к каким берегам несет его божественная воля. Мы — дваждырожденные — сильны знанием потока, мы используем его силы, но не противостоим его необоримому могуществу. Кумар же, получив малую толику огня, возомнил себя равным богам. Слепая гордыня погубит его, а заодно и людей, которые устремятся за созданной майей. Что бы Кумар сейчас ни делал, все будет ложно. Плоды его усилий будут горькими, как бы ни развивались события. Из паутины кармических следствий уже не выберутся ни они, ни их предводитель. Только богам дано могущество колебать весы этого мира…
— Но они далеко, — сказал Джанаки.
— Кто знает?.. — ответил Гхатоткача, — Мы должны стремиться понять ход перемен и волю богов. Тогда в конечном итоге будут ненапрасны и жертвы.
— Да, посещение Кампильи оказалось куда интереснее, чем ожидалось, — со смехом сказал Накула.
— Но я туда больше не пойду, — резко сказал Аджа, — общение с невеждами порождает путы заблуждения. По сему, как гласят Сокровенные сказания, тот, кто стремится к высочайшему покою, должен искать общения с людьми умудренными и добродетельными.
— Как же двигаться по пути познания, если не окунаться в жизнь? — возразил Митра. — Мудрого никакое общение с недостойными не замарает.
— Дваждырожденному приличествует обретение знаний посредством размышления о причинах и следствиях. Так что, чем меньше глупостей ты успеешь наделать в Кампилье, тем лучше для всех, — заметил Аджа.
Вокруг рассмеялись, пытаясь рассеять тревогу, что висела над нашими головами подобием огромной черной птицы.
— Обретать опыт надо, но не открывайте храм своего сердца непосвященным, — ответил Гхатоткача. — Учитесь убеждать учтивыми словами и доказывать правоту собственным благочестием. Только так наше братство сможет вместить и заботы Кампильи.
Но Митру было не так просто смирить, к тому же он чувствовал за собой нашу немую поддержку.
— Я с трудом представляю Бхимасену, ведущего благостную беседу с каким-нибудь горожанином, озабоченным только закупкой ячменя по низкой цене.
— Никто и не ждет, что Бхимасена будет вразумлять граждан мудрыми речами, — сказал Гхатоткача.
— Тем более, что у него, — вздохнул Митра, — переход от назидания к насилию может оказаться не длиннее лезвия меча.