Две Дианы

— Ничуть, — вмешался Габриэль, — я полагаю, что этот человек указал нам дорогу истины!

— О господин, вы не ошиблись! — радостно закивал головой крестьянин. — А как мои десять экю?

— Можешь не беспокоиться, — сказал Габриэль, — но ты сообщишь нам свое имя и местожительство. Возможно, со временем ты понадобишься как свидетель. Я, кажется, начинаю распутывать клубок многих преступлений…

— Но, господин виконт… — пытался возражать Мартин.

— А сейчас довольно об этом, — оборвал Габриэль. — Ты, Алоиза, проследи, чтоб этот добрый человек ушел, ни на что не жалуясь. В свое время дело это разрешится… Однако уже восемь часов. Пора идти в Лувр. Если король даже не примет меня до полудня, я, по крайней мере, поговорю с адмиралом и герцогом де Гизом.

— После свидания с королем вы сразу же вернетесь домой?

— Сразу же. Не волнуйся, кормилица. Я предчувствую, что, несмотря ни на что, выйду победителем.

— Да, так оно и будет, если Господь Бог услышит мою горячую молитву! — прошептала Алоиза.

— А тебя, Мартин, мы тоже оправдаем и восстановим в своих правах… но не раньше, чем добьемся другого оправдания и другого освобождения. А пока будь здоров, Мартин. До свидания, кормилица.

Они оба поцеловали руку, которую им протянул молодой человек. Потом он, строгий и суровый, набросил на себя широкий плащ, вышел из дома и направился к Лувру.

«Вот так же много лет назад ушел его отец и больше не вернулся…» — подумала кормилица.

Когда Габриэль миновал мост Менял и оказался на Гревской площади, он заметил ненароком какого-то человека, тщательно закутанного в грубый плащ. Видно было, что незнакомец старается скрыть свое лицо под широкополой шляпой. Габриэлю почудилось что-то знакомое в его фигуре, однако он не остановился и прошел мимо.

Незнакомец же, увидав виконта д’Эксмеса, рванулся было к нему, но сдержался и только тихо окликнул его:

— Габриэль, друг мой!

Он приподнял свою шляпу, и Габриэль понял, что он не ошибся.

— Господин де Колиньи! Вот это да! Но что вы делаете в этом месте и в эту пору?

— Не так громко, — произнес адмирал. — Признаться, мне бы не хотелось, чтоб меня узнали. Но при виде вас, друг мой, я не удержался и окликнул вас. Когда же вы прибыли в Париж?

— Нынче утром, — ответил Габриэль, — и шел как раз в Лувр, чтобы повидаться с вами.

— Вот и хорошо! Если вы не слишком торопитесь, пройдемся вместе. А по дороге расскажете, что же с вами приключилось.

— Я расскажу вам все, что только можно рассказывать самому преданному другу, — отвечал Габриэль, — но сначала, господин адмирал, разрешите задать вам вопрос об одном исключительно важном для меня деле.

— Я предвижу ваш вопрос, — ответил адмирал, — но и вам, друг мой, совсем не трудно предвидеть мой ответ. Вы, наверно, хотите знать, сдержал ли я обещание, данное вам? Поведал ли я королю о той доблести, которую вы проявили при обороне Сен-Кантена?

— Нет, адмирал, — возразил Габриэль, — не об этом, поверьте мне, я хотел вас спросить. Я вас знаю и поэтому не сомневаюсь, что по возвращении вы исполнили свое обещание и рассказали королю о моих заслугах. Возможно, вы даже преувеличили их перед его величеством. Да, я это знаю наперед. Но я не знаю и с нетерпением жажду узнать: что ответил Генрих Второй на ваши слова?

— Н-да… — вздохнул адмирал. — В ответ на мои слова Генрих Второй спросил меня, что же с вами в конце концов стало. Мне было трудно дать ему точный ответ. В письме, которое вы написали мне, покидая Сен-Кантен, не было никаких сведений, вы только напоминали мне о моем обещании. Я сказал королю, что в бою вы не пали, но, по всей вероятности, попали в плен и постеснялись поставить меня об этом в известность.

— И что же король?

— Король, друг мой, сказал: «Хорошо!» — и слегка улыбнулся. Когда же я вновь заговорил о ваших боевых заслугах, он прервал меня: «Однако, об этом хватит», — и переменил тему разговора.

— Я так и знал, — с горечью заметил Габриэль.

— Мужайтесь, друг! — произнес адмирал. — Вспомните, еще в Сен-Кантене я советовал вам не слишком-то рассчитывать на признательность сильных мира сего.

Габриэль гневно выпалил:

— Король постарался позабыть обо мне, полагая, что я покойник или пленник! Но если я предстану перед ним и предъявлю свои права, ему придется все вспомнить!

— А если память его все-таки не прояснится? — спросил адмирал.

— Адмирал, — сказал Габриэль, — каждый оскорбленный может обратиться к королю, и он рассудит. Но когда оскорбитель сам король, нужно обращаться лишь к Богу — и он отомстит.

— Тогда, насколько я понимаю, вы сами готовы стать орудием высшей справедливости?

— Вы не ошиблись, адмирал.

— Хорошо, — сказал Колиньи, — может быть, сейчас самое время вспомнить разговор о религии угнетенных, который у нас был однажды. Я вам тогда говорил о верном способе карать королей, служа истине.

— О, я как раз тоже вспоминал об этой беседе, — ответил Габриэль. — Как видите, память мне ничуть не изменила. И, возможно, что я прибегну к вашему способу…

— Если так, не сможете ли вы мне уделить всего один час?

— Король принимает лишь после полудня. До этого я в вашем распоряжении.