Две королевы

– Когда захочу, – сказала она, – одним кивком его успокою. Старику нужен отдых, поддастся.

– И с этим будет лучше, – сказал, вставая, архиепископ. – Наступательным боем тут ничего не сделаем, но только коварным.

Он улыбнулся, королева подала ему руку.

– Не оставляйте меня, – добросила она быстро. – Ты, Кмета, Опалинский, я рассчитываю на вас. Опалинский сейчас много может. Станет на страже молодой королевы, не должен отступить от неё ни на шаг, ни с Августа, ни с неё не спускать глаз.

– Вы можете рассчитывать на Опалинского, ваша милость, – сказал Гамрат, – а он хорошо понимает положение.

– Повторите ему, что он может рассчитывать на мою благодарность. Завтра утром хочу с ним увидиться.

– Эта ночь, эта ночь, – прошептала Бона, вставая, – а Августа не могу отсюда вырвать.

Чуть только дверь за Гамратом закрылась, когда в другой двери показалось трупное, страшное лицо монашки Марины, этой служанки королевы, которая как тень стояла везде и всегда при ней и за ней, когда никого не было, когда всё было закрыто и никакие людские глаза и уши не могли влезть.

Когда все слуги уходили, когда все замки опускались, когда Бона оставалась одна, Марина должна была стоять рядом с ней. Она шла так, что её было не слышно, и однако королева знала, что она за ней. Она кивнула в сторону шкафа, Марина неспешным шагом направилась к нему, достала шкатулку, принесла её и поставила на стол перед Боной.

Королева, нахмурив брови, медленно взяла ключики из мешочка у пояса, отворила замок и беспокойным взглядом стала разглядывать лежащие в ней драгоценности. В глубине светились, блестели, мерцали разноцветные дорогие камни, кровавые рубины, изумруды и сапфиры, опоясанные бриллиантами; дрожащей рукой схватила Бона два или три ожерелья, которые по очереди бросила назад; наконец она достала ожерелье, похожее на одно из тех, которые утром подарили Елизавете. Оно, верно, происходило из приданого королевы, потому что с одной стороны стоял эмалированный герб Сфорца – та змея, пожирающая ребёнка, – но ювелир по ошибке, вместо ребёнка, в пасть дракона бросил горящее пламя.

Бона внимательно посмотрела на драгоценность, точно хотела оценить её стоимость, и, взяв в руку, закрыла шкатулку, которую Марина отнесла на место.

Она прошла несколько шагов, а служанка, которая так отлично умела отгадывать каждую её мысль, не нуждалась в указании насчёт того, что ей делать. Взяла в руки свечу и шла, опережая пани.

В коридорах царила тишина, а снизу только от слуг и двора, который ещё не удалился на ночь, доходили глухие голоса. Бона долго шла за Мариной, а когда та остановилась у двери и открыла её, оказалась в комнате Дземмы.

Слабый свет стоявшей в углу лампы оставлял комнату в полумраке. Никого видно не было, только какой-то приглушённый стон дошёл до ушей Боны.

Дземма с растрёпанными волосами лежала на полу с лицом на ковре… ничего не видела, не слышала входящую.

Королева остановилась над ней, долго рассматривая, прежде чем итальянка, открыв глаза, увидела и узнала её. Она медленно поднялась, но боль, которая бросила бессознательную на пол, забрала силы, она встать не могла. А что для неё значили королева и все на свете королевства, когда тот единственный, что был для неё миром, бросил её, стал ей неверным? Ревность затмила её сознание – она всматривалась в Бону, не говоря ни слова, как бы спрашивала взором, чего она от неё хотет.

– Дземма, что с тобой? – тихо произнесла королева, смягчая голос, в котором звучал утренний гнев и возмущение. – Что с тобой, poverina? Поднемись, я пришла тебя утешить, дитя моё. Я страдаю так же, как ты. И у меня его отобрали, но это не продлится долго, он будет нашим и не позволим его выхватить.

Дземма со стоном поднялась. Она стыдилась жаловаться и королеве, но не говорили ли за неё сама её фигура, слёзы, лицо, немота даже?

Бона была на удивление нежной и сострадательной, схватила её за голову, обняла, что-то прошептала и, достав из-за платья драгоценность, вложила её в руку Дземме.

– Видишь, – сказала она, – все ей сегодня приносили подарки, я не дала ничего, специально. А тебе, дитя моё, которую выбрало сердце моего сына, я вешаю на грудь эту мою старую девичью драгоценность, которую Август хорошо знает. Можешь надеть её. Но мужайся, Дземма, мужайся! Слёзы не помогут, потому что никто над нами не сжалится… надо смело бороться. В Августе мы найдём союзника. Я не брошу тебя.

Дземма, плача, целовала руки королевы.

– Глаза себе не выплачь, сердца не порть… этого болезненного ребёнка мы отдадим докторам; нет опасения, что Август её полюбит.

Пошептав ещё на ухо Дземме, Бона поласкала её по лицу, по голове, а монашка Марина, тихо шагая, проводила её в спальню.

* * *

Светало, но всё весеннее небо было затянуто густыми серыми тучами, которые лениво, медленно, казалось, переворачивались с боку на бок.

Иногда на востоке, там, где должно было показаться солнце, из-за тумана появлялся розовый, слабый блеск и синие тучи его моментально заволакивали.