Две королевы

Видя этот серьёзный ареопаг, можно было подумать, что тут должно было начаться совещание о важнейшем для государства деле, о мире с Турцией, о королевстве для Изабеллы в Венгрии, о перемирии или войне!

По правде говоря, я забыл о сыре, удивляясь только, что и меня соизволили вызвать на такое важное совещание, когда королева сказала:

– Господа, вы будете смеяться, что таких достойных сановников, королевский совет мне пришлось вызвать для очень пустячного дела, но для меня оно немаловажно, в нём коренится зародыш большого зла. Здесь речь обо мне, о клевете, какой меня пятнают; хочу, чтобы вы все были свидетелями моей невиновности.

Она указала на меня пальцем.

– Вот тот, тот, что был сюда прислан ради согласия и мира, распространяет среди нас склоки и ссоры. Речь идёт о жалком кусочке сыра. Я должна знать, кто оклеветал меня перед Марсупином, кто рассказал ему об этом сыре. Прошу, подействуйте на него, чтобы он назвал изменника, я должна о нём знать. Не сделаете вы ничего, мы оба пойдём к королям, чтобы они своей властью вынудили признаться, кто ему это открыл.

Тогда первым поспешил с обычной своей живостью Гамрат, доказывая, что безнаказанной клевете нет конца, что однажды королева должна отомстить и что Марсупин должен озвучить имя виновника.

Затем Опалинский, точно был на сейме, обратился ко мне с длинной речью и усиленно настаивал.

Разумеется, что серьезно осаждённый, я не колебался, потому что шла речь о моей чести; я всей силой отпирался, беря вину на себя, но никоим образом не желая выдать человека, который мне доверился. В конце концов я немного насмешливо добавил, что в самом деле жаль было таких достойных особ из-за подобных мелочей.

Королеву охватил сильный гнев и она мне крикнула:

– Ты что, будешь мне права писать? Говори, что должен, а не скажешь, кто тебе это шепнул, обвиню, что сам выдумал.

– Ваше величество, – ответил я, – quod dixi, dixi, больше от меня никто не узнает.

Королева с криком и гневом встала, выбежала в смежную комнату, зовя за собой пана Бонера, и собрание разошлось. – Она велела мне донести об этом королю, – прибавил, смеясь, Бонер.

– Вы думаете, что на этом конец? Ещё нет. Опалинский пошёл к королеве Елизавете, требуя от неё, чтобы она мне приказала выдать этого сырного человека.

Но и на требования молодой королевы, которая мне их мягко объявила, я ответил, что являюсь слугой его величества короля Римского, не чьим иным, и слушаюсь только его приказов.

Вот у вас есть показатель того, что тут делается, и что я тут терплю.

Марсупин замолчал, понурив голову. Молодой Дециуш был задумчив.

– Я не вижу, – сказал он спустя мгновение, – чем тут могу помочь и на что пригодиться, когда сеньор Джованни, который теперь лучше знает положение, чем я, уже давно пребывающий на дворе Фердинанда, едва защищается от нападения и выклянчивает для королевы маленькое послабление.

– Вы только можете, – ответил Марсупин, поднимая голову, – рассмотрев положение, дать с него отчёт, дабы искать средства спасения бедной королевы, которой мои старания мало помогли. Молодой король как не жил с ней, так не живёт; выйдя замуж, она сразу стала вдовой.

– А теперь, – прибавил Бонер, – светятся новые вещи. В Кракове чума, хоть ещё не грозная, но с каждым днём усиливается. Этому противостоять нельзя. Из предместья она скоро войдёт в город, а оттуда в замок. Король с королевой должны искать более безопасного пристанища. Вот бы это не было новой причиной для разлучения молодых супругов, под видом заботы о них. Я уже слышал, что Бона молодую королеву хочет оставить при себе, а Августа либо в Литву, либо в Мазовию отправить.

– Значит, они выезжают из Кракова? – спросил Марсупин.

– Этот вопрос ещё не решён, – ответил Бонер, – но вскоре должен решиться.

– Молодой король, молодой король! – прервал Марсупин. – Чтобы дать так собой управлять матери, точно ещё ребёнок, воли не имел… непонятно! Говорите что хотите! Она и её астрологи, чернокнижники и доктора поят его и отнимают у него разум, а кто знает, какие используют средства. В довершении всего нужно ещё было прийти чуме, которая может нас разогнать, двор выгнать.

Итальянец замолчал, погрузив руки в свои густые волосы, словно хотел их вырвать.

– Я тут ничего не могу, – прибавил задумчивый Дециуш, – отнесу только королю то, что видел и слышал.

– Нет, не достаточно этого, – прервал Марсупин, – вы должны просить аудидиенции у старого государя и поведать ему, с чем прибыли; поддержите меня. Королева Бона обвиняет, что я без приказа делаю то, что мне придёт в голову. Засвидетельствуйте, что у меня есть поручение и что я здесь интернунций.

Бонер пожал плечами.

– Как будто она уважает послов! – сказал он. – С нею можно справиться одним страхом мести императора Изабелле и её княжествам; вы должны давить на это.

– Выхлопочите мне аудиенцию у Сигизмунда, – сказал Дециуш, обращаясь к Бонеру.

– Вам и у молодого нужно побывать, и у молодой королевы, – прибавил Марсупин, – но ни Бонер, ни даже епископ Самуэль ничего не смогут, если старая змея захочет помешать.