Две королевы

В первую годовщину смерти Франциска II (5 декабря 1561 г.) Мария на два дня объявила в Холируде траур, отдав дань уважения покойному мужу. Священники облачились в черный бархат для специальных месс в королевской часовне. Сама она надела все тот же deuil blanc и под печальные звуки реквиема зажгла большую восковую свечу, обтянутую черной тканью. На поминальной службе присутствовали только самые верные из ее слуг. Даже Поль де Фуа, французский посол, предпочел остаться в стороне. Многие из приближенных Марии боялись быть избитыми бандами эдинбургских кальвинистов, если придут на мессу. Не присутствовал ни один из шотландских лордов, а когда Мария попросила тех, кто был при дворе или приехал в Эдинбург на период праздников, одеться в траур, все отказались. Тем не менее она проявила твердость, и весь ритуал поминальной службы был соблюден.

Однако по мере приближения Рождества настроение изменилось в лучшую сторону. Мария снова вела себя так, как ожидали от нее шотландские подданные, то есть возглавляла двор, известный своим «весельем». Возможно, масштаб гостеприимства и развлечений не мог тягаться с тем, к которому она привыкла во Франции, но праздники получались почти такими же пышными. Английский посол Рэндольф писал: «Дамы веселились, прыгали и танцевали соблазнительно и мило». Вскоре и он был охвачен всеобщим весельем: «Мое перо не слушается, рука отказывается писать… я никогда не был так счастлив, никогда не знал такого обращения».

Как только прибыли корабли с вещами и мебелью Марии, она восстановила пышность и великолепие дворцов, не виданные в Шотландии с тех пор, как единственным регентом была ее мать. Десять балдахинов натягивались над троном Марии и в помещениях. Еще пять предназначались для церемоний на открытом воздухе; один из них, из малинового шелка, в сущности, был просто зонтиком, чтобы «создавать тень для королевы» в жаркие солнечные дни.

Слуги аккуратно распаковали более сотни гобеленов. Ими украсили стены королевских апартаментов и залов для официальных церемоний. На полы постелили тридцать шесть турецких ковров. Были собраны не менее сорока пяти кроватей; пятнадцать из них, украшенных золотым или серебряным кружевом, с богато расшитыми балдахинами и пологами, предназначались для самой Марии и ее гостей.

Гордостью своей коллекции Мария считала гобелены. У нее было около двадцати полных комплектов, от семи до дюжины отдельных полотен, которыми можно было украсить множество комнат. Один комплект иллюстрировал историю Энея, другой — суд Париса, третий — победу французов над испанским и папским войском в битве при Равенне в 1512 г. Третий комплект был самым любимым. Мария всю жизнь ни в одной поездке не расставалась с ним и всегда возила его с собой. Эти же гобелены украшали стены ее комнат в замке Фотерингей перед казнью. Один гобелен был помечен в описи как «еще не законченный». Вероятно, его забрали из мастерской в спешке, и поскольку в Шотландии закончить его не было возможности, ткань использовали для изготовления еще одного балдахина.

Позолоченный королевский трон имел высокую спинку и был обтянут малиновым бархатом и золотой парчой. Стол в приемном зале королевы был расписным и позолоченным. Для четырех Марий предназначались четыре низких табурета, а для важных гостей — четыре складных табурета; все были обтянуты бархатом. Комнаты украшали восемьдесят одна расшитая подушка, в том числе тридцать три из золотой парчи, пятнадцать из серебряной парчи и тринадцать из шелка или парчи. Шкафы для посуды, или буфеты, использовались для демонстрации золотой и серебряной посуды, стекла и украшений. Приставные столики были накрыты скатертями из тончайшего бархата, камчатного полотна или золотой парчи; одну из скатертей украшали шитые золотом французские лилии. Специально для банкетов, устраиваемых в большом зале, имелись две белые льняные скатерти, каждая более сорока футов в длину.

И наконец, несмотря на то что Мария всегда предпочитала путешествовать верхом, а не в носилках или в карете, среди ее багажа был конный паланкин, обтянутый бархатом и украшенный золотом и шелком, а также карета, похожая на кровать с балдахином на колесах. Такой экипаж считался верхом роскоши. У Марии де Гиз тоже была такая карета, первая в Шотландии. В архивах сохранился счет на 13 шиллингов за ее ремонт в Сент-Эндрюсе. Даже в Париже такие кареты встречались очень редко: единственными женщинами, которые могли позволить себе их во времена Генриха II, были Екатерина Медичи и Диана де Пуатье.