Две королевы

Воодушевившись их поддержкой и не выказывая обиды на двуличие Морея, Мария решила взять себя в руки и снова приступить — после неудачи с доном Карлосом — к поискам подходящего кандидата в мужья. Теперь в фокусе ее поисков была Англия. Она решила проверить Елизавету, высмеяв все ее неразумные требования. Становилось ясно, что у Марии есть внутренняя потребность в признании ее «величия» не только подданными, но и другими правителями, с которыми она имеет дело.

О начале нового раунда дипломатии Мария прозрачно намекнула в феврале 1564 г. на масленичном маскараде в Холирудском дворце. Такого роскошного и обильного банкета присутствовавшие еще никогда не видели. Им предложили три перемены блюд, причем каждая представляла собой не одно, а сорок или пятьдесят блюд из всех мыслимых сортов рыбы, птицы, дичи и мяса, за которыми следовали желе, пироги, торты, запеченные пудинги. Все это изобилие вносили в зал слуги в черно-белых костюмах. Наряды самой королевы, придворных и четырех Марий тоже были черно-белыми.

Процессию с первой переменой блюд возглавлял мальчик в костюме купидона; звучал итальянский мадригал в исполнении хора Марии. После перерыва, когда гости имели возможность вымыть руки и лица в серебряных чашах и вытереть их белыми льняными полотенцами, подали вторую перемену блюд. Во главе процессии теперь шла красивая девочка, олицетворявшая Целомудрие. Пока слуги раскладывали еду, звучали латинские стихи: панегирик чистой душе и сияющей красоте, которые символизировал ребенок и которые приписывались самой Марии. Третью перемену блюд возвестил мальчик, олицетворявший Время. Хор спел другой дивертисмент, провозглашавший, что любовь и дружба между Марией и Елизаветой не угаснут, пока существуют земля и небо.

На пиру присутствовал и английский посол Рэндольф, который отправил отчет Сесилу. Он постоянно находился между Марией и ее советниками, с которыми вел продолжительные беседы. Его томили предчувствия, потому что прошло уже три месяца после того, как он доставил послание от Елизаветы, а Мария еще не соизволила дать ответ на условия, выдвинутые англичанами относительно ее брака. У него не было другого способа выяснить, что задумала королева, и он был убежден, что лишь Мейтланд в курсе ее намерений.

Символика маскарада, казалось, не оставляла места для сомнений. Однако ответы, данные Марией и ее советниками лично Рэндольфу, оказались более абстрактными, и интерпретировать их было непросто.

Кампанию начал Мейтланд. Он сделал «торжественное заявление» Рэндольфу о любви Марии к Елизавете. Тем не менее, сказал он, было бы намного лучше, если такой трудный и деликатный вопрос, как замужество, обсуждался бы самими королевами в личной беседе, без вмешательства других. Он явно намекал на Сесила.

Затем в дело вступили Морей и Аргайл. Они, согласовав свои действия с Мейтландом, сообщили Рэндольфу, что поскольку его условия относительно брака Марии являются «несколько обобщенными», то и ее ответ может быть только «неопределенным». Намеренно двусмысленный ответ, мастерский пример риторики, призванной запутать с ответом, — подобную риторику Елизавета, отвечавшая своему парламенту на вопрос о Марии, назвала «ответом без ответа».

Но здесь присутствовала определенная тактика. По совету Мейтланда и Морея Мария пыталась поставить Елизавету в такое положение, когда та будет вынуждена раскрыть карты и назвать имя самого подходящего для нее кандидата на руку Марии. Через неделю после банкета на масленицу Рэндольфа пригласили на приватную беседу с Марией, где он получил ответ на условия, изложенные до Рождества. У него не оставалось выбора: пришлось писать письмо Елизавете, а не отправлять отчет Сесилу, как обычно.

Мария снова воспользовалась приемом самой Елизаветы. Английская королева забавлялась тем, что в неприятных ситуациях запутывала их еще больше — сама говорила одно, а ее советники прямо противоположное. Теперь Мария поступила точно так же. Советники отвечали уклончиво, что не могут заставить королеву согласиться на условия Елизаветы.

Но Марии этого оказалось недостаточно. Она по-прежнему жаждала соглашения, которое признавало бы ее династические права в Англии. Советники, говорила Мария, передавали лишь «слова» ее ответа, но она хочет, чтобы Рэндольф объяснил Елизавете их глубокий «смысл».

«Во все времена правители, — признавалась она, — не могли поступать по своему желанию, но мое сердце непреклонно». Помолчав, Мария подчеркнула, что говорит без «злого умысла» в отношении Елизаветы. Она желает «всего лишь» любви и благосклонности своей сестры и королевы.