Две любви

И в третий раз она принялась смеяться.

– Общее покаяние! – воскликнул с огорчением монах. – Вот до чего дошли в нынешнее время. Человек убивает соседа во время ссоры и отправляется в Иерусалим очищаться от пролитой крови, как будто взял рецепт от врача для исцеления от ничтожной болезни. Поклонение святым местам – врачебное средство, молитва – лекарство. Повторять часто акт сокрушения или перебрать чётки двенадцать раз в полдень – лекарство для больной души.

– Так что же? – спросила она.

– Что же? – ответил Бернар. – В крестовом походе нет веры.

– Вот чего я опасаюсь, – ответила Элеонора. – Вот почему я прошу вас отправиться с нами. Вот отчего король неспособен руководить людьми без вас. А вы все-таки не хотите идти.

– Нет, – возразил он. – Я этого не хочу.

– Вы всегда обманываете мои ожидания, – сказала королева, вставая и пустив в ход оружие, к которому обыкновенно прибегают женщины, как к последнему средству. – Вы встали впереди всех и не хотите предводительствовать. Вы возбудили у людей желание подвигов, а сами не хотите их исполнить. Вы представляете их идеал, в который сами не верите, и мирно возвращаетесь в Клервосское аббатство, предоставляя людям самим выходить из затруднений в опасности и нужде. И если доверчивая женщина приходит к вам с отягчённой совестью, вы говорите ей, что она не в состоянии заслужить прощение. Вероятно легко быть, таким образом, великим человеком.

Она стала удаляться, произнося эти последние слова, и сошла с возвышения на пол. Громадная несправедливость её суждения сделала лицо Бернара холодным и суровым, но он ничего не ответил на эти слова, зная, что это бесполезно. У неё, может быть, только у неё одной из всех женщин было нечто неуловимое. Он мог её сожалеть, мог прощать, мог просить за неё… но не мог говорить с ней, как с другой женщиной.

Много раз, прежде чем она достигла двери, он хотел её вернуть и старался найти в своём уме и в сокровищнице своего сердца слова, способные тронуть её. Но тщетно: пока она находилась перед его глазами, их души были оледенелыми. Её рука коснулась занавеса, чтобы выйти, и она в последний раз взглянула на него.

– Вы не хотите идти с нами? – спросила она. – Если мы не будем иметь успеха, мы сложим всю вину на вас; если мы перессоримся и обратим оружие друг против друга, – грех будет на вас; если наши армии потеряют храбрость, будут рассеяны и разрезаны на куски, – их кровь падёт на вашу голову; но если мы будем победителями, – прибавила она, выпрямляясь во весь рост, – честь нашей победы будет относиться к нам одним, а не к вам.

Занавес упал позади неё, когда она произнесла последние слова, оставив аббата в невозможности отвечать. Но она не произвела впечатления, так как Бернар не был человеком, которого озабочивала бы угроза. Когда она ушла, его лицо сделалось печально и спокойно; затем подумав, он взялся за перо, которое лежало возле страницы, наполовину исписанной.

Королева прошла из внешнего зала в прихожую, закутываясь в свой плащ. Её губы были сжаты, а глаза выражали жестокость, так как она обманулась в своих ожиданиях. Желание услышать слова Бернара, убеждение, что он должен следовать за армией, не были единственной целью её прихода. Она стремилась вернуть то сильное впечатление, под властью которого была в полдень и взяла крест, а женщина, обманутая в своих чувствах и желаниях, опаснее и злее сильного мужчины, обманутого в своих ожиданиях.

Она пришла к Бернару одна. Более, чем какая-либо женщина, она ненавидела, чтобы за ней следовали придворные, и наблюдали низшие лица, когда она желала остаться одна. Уверенная в себе и храбрая без преувеличения, она часто спрашивала себя, не приятнее ли быть мужчиной, чем даже самой красивой женщиной в свете, какой была она.

Она остановилась на минуту в прихожей, накинула капюшон плаща на голову и полузакрыла лицо. Наружная дверь была приоткрыта; единственный светильник, наполненный оливковым маслом и висевший посреди свода, бросал слабый свет в темноте. Пока Элеонора накидывала капюшон и почти бессознательно устремляла глаза в темноте, слабый блеск стали сверкнул во мраке. Этот блеск исчезал и снова появлялся, так как с наружной стороны двери прохаживался взад и вперёд мужчина, ожидая кого-то. Королева хоть и желала прийти одна к монаху, но у неё не было никакой причины прятаться; она сделала два шага к порогу, совершенно открыла половинку двери и высунулась.

Человек остановился и не торопясь повернул голову, в это время на него упал свет. Его глаза обратились к королеве, тёмный абрис которой выделился на светлом фоне, освещённом извне. Она немного вздрогнула, как бы желая скрыться; затем заговорила нервным тоном вполголоса, несколько смущённая этим присутствием, на которое она не рассчитывала.

– Что это? – спросила она. – Зачем вы здесь?

– Потому что я знал, ваше величество, – ответил спокойно Жильберт, – что вы здесь.

– Вы это знали, – спросила королева. – Каким образом?

– Я видел вас… я следовал за вами.