Две недели до Радоницы

И Мило рванулся вперед – чистая энергия, чистый дух. В его действиях на первый взгляд не было никакого направления, его удары не следовали никакому вычурному стилю – это был выброс дикой, примитивной ярости. Зоран пытался уворачиваться, отбиваться, ставить блоки, но он никак не мог предсказать хаос атак Мило. Удары сыпались безостановочно, с разных сторон – ногами, руками, с разворота, в подкате, с прыжка. А Зоран только отступал перед лицом этого шторма. Это не были слабые, в пол-силы удары, рассчитанные на измождение противника – каждая атака была выверенным силовым толчком, призванным смять оппонента, поставить его на колени. Зоран держался как мог, но вскоре он стал выдыхаться. Мощный удар с разворота по задней стороне бедра повалил его на землю. На слабеющих локтях он едва поднял торс, но Мило ступил ему на грудь башмаком.

– Но как? – прохрипел Зоран, – Ты же… ты же так слаб…

– Все потому что ты веришь в превосходство тела. Что есть тело? Инертный кусок мяса, если его не поддерживает пламя духа! А твой дух слаб, потому что вера твоя основана на лжи, Зоран.

Впрочем, не сказать, что победа далась легко и Мило. Он тяжело дышал, со лба его катились, падая на землю, крупные капли пота.

– Но за что, за что ты сражаешься? – продолжал Зоран, – Почему твой дух так силен?

– За то, чтоб не было на земле таких, как ты!

Мило схватил с земли камень и занес его над головой врага. Зоран покорно закрыл глаза. Все было совсем как тогда, с Загребайло…

– Стоп!

Камень остановился в считанных сантиметрах от головы Зорана.

– Нет, это не совсем верно, – сказал я, – Я не дерусь с ним просто, чтобы убить. Я дерусь с ним, чтобы защитить свою семью.

– Называй как хочешь! Мы боремся со злом!

Зоран глядел на меня как на умалишенного. Действительно – с его точки зрения выглядело, будто человек говорит сам с собой. Да, впрочем так оно и было. Но для меня это был момент невероятного озарения. Я смог забрать у Мило контроль над собой! Впрочем, не до конца, и мы спорили. Но все-таки! Я больше не закрывал глаза в неведении, ужасаясь его действий. Я активно оценивал их.

– Я порву любого, кто сделает хоть что-то матери, брату, отцу, – продолжал я, – Но я не…

– Ну тогда прибей его, не стой истуканом! Смотри, сейчас он встанет!

– Нет, Мило, – покачал я головой, – Мы не будем убивать. Несмотря на то, что он совершил… Да, черт! Несмотря на то, что любой человек совершил, он имеет право на раскаяние!

Я даже не знаю, что двигало мной в момент, когда я это говорил. Слова будто сами шли из глубин моей сущности. Огонь в моем сердце, как называл его Мило, активно противился убийству и говорил о прощении.

– Раскаяние?! Боже, ты до сих пор так наивен. В этом мире есть овцы и волки, ничего посередине! Смотри, что стало, когда я пожалел бедную овечку? В какую пучину страдания погрузился этот край из-за взращенного мной монстра?

– Человек имеет право на прощение, – твердо повторил я, – Зоран должен признать свою вину. Признать, что был неправ, доверившись Лукасу.

Я повернулся к Зорану и сказал уже в его сторону:

– Я знаю, что у тебя были сомнения. Ты не хотел стрелять в нас, ты не хотел нас убивать. Тебе не нравился приказ, который тебе дали. Так почему ты все еще поддерживаешь Лукаса?

Зоран, видимо, уже смирился с моей странностью (или просто устал удивляться). Он отвел в сторону башмак, пригвождавший его к земле, и медленно поднялся на ноги. Он мог броситься на меня, снова вступить в драку – но этот солдат опустил голову и произнес:

– Ты прав, что мой дух слаб. Сомнения насчет Лукаса были у меня всегда. Мне не нравились его последние приказы. А когда он приказал ввести военное положение и захватить край… В глубине души я знал, что он творит зло. Но какой у меня был выход? Куда мне было пойти, если бы я не подчинился? Да я и знал, что просто так он меня не отпустит.

– И что? Что бы он тебе сделал, если ты ушел? Ты тренированный солдат, Зоран. Ты должен был давно схватить Лукаса и отдать его под суд. Еще тогда, в Германии. А теперь смотри, сколько невинных людей пострадало!

Мои слова больно ударили Зорана. То, что я говорил, было обычным здравым смыслом, но для его сердца, обросшего панцирем самообмана, это были разрушительные удары молота. И вся его прошлая жизнь крошилась на части под этом напором. Только сейчас он видел своего хозяина в истинном свете.

– Ты… или Мило, я уж не разберу, верно сказал. Меня спасли от верной смерти, а я стал творить то, что делали мои убийцы. Я видел, я знал, что поступаю не по совести, но ничего не делал!

– Самоуничижение не поможет, – оборвал я, – Помоги мне взять Лукаса.

Я был уверен, что он согласится, но Зоран покачал головой:

– Не могу.

– Но почему?