Две недели до Радоницы

Успокаиваться она не собиралась – из-под кудрявых локонов горел взгляд фурии.

– Я сказал ей, что ты любишь стокротки, – объяснил я, – Мы даже посадили их у меня в саду, помнишь?

– Ну помню, – Дарья поправила всклокоченные волосы.

– После того, как я уехал, она называла тебя «стокроткой»? – спросил я.

Дарья кивнула.

– Последние два года я часто к ней приходила, – вспомнила она, – Ей стало трудно ходить из дома в магазин за покупками. Так что я их приносила. Конечно, иногда приезжал Марцель из деревни, и тогда он помогал. А в остальные дни – я. Не могла оставить Веславу без помощи. Каждый раз, как думала, что она сидит одна в доме, а некому даже подать ей стакан воды… Я не могла вынести такой мысли. Год назад я получила стипендию в Бременском университете и собиралась уехать. Вновь вспомнила о твоей бабушке, и сердце сжалось. Кто же ей теперь будет помогать, как меня не будет? Но оставаться я не могла – магазинчик не приносил прибыли, а квартиру у меня отняли. Последнюю неделю перед отъездом я приходила к ней каждый день. С ней что-то случилось… Трудно сказать, но кажется что-то с памятью. Она узнавала меня, но не могла вспомнить имя. Встречала фразой: «А, моя милая стокротка пришла».

С каждым словом Дарьи сердце мое становилось все тяжелее. Если бы я остался в Нагоре, то наверняка позаботился о бабушке. По крайней мере, свои последние дни она не провела бы в одиночестве. Но что теперь об этом думать! Я не дам памяти о бабушке исчезнуть, если выполню наказ. Если оставлю ее дом.

– Когда ты собираешься назад? – спросил я.

– Послезавтра в Бремене… – задумалась она, что-то подсчитывая в уме. – Значит выехать надо завтра утром.

– Ты можешь остаться до Радоницы?

– Но это через неделю!

Я вновь рассказал ей про наказ.

– И ты думаешь, что «Стокротка» в списке – это я? – спросила Дарья.

– Если бабушка забыла твое имя, то наверняка.

Дарья будто хотела что-то сказать, но вдруг рассмеялась и покачала головой.

– Что смешного-то?

– Как ты не понимаешь, что играешь под их дудку? Подумай сам! Кто придумал этот нелепый закон и кто отнимает у вас дом?

– Никто, – ответил я, – Наказы – это давняя традиция в Нагоре. Их еще Великий совет придумал…

Я осекся. Мне вспомнились слова из документа нотариуса. «Если мы все не соберемся вовремя, дом переходит в руки Sun & Son» – как-то так.

– Великий совет больше ничего не решает, – сказала Дарья.

– Неважно, – я глубоко вздохнул. Этот разговор ни к чему не приведет, если я начну сомневаться, – Неважно, кто в Нагоре теперь главный. Я этого не могу изменить. Я могу только играть по их правилам.

– А что, если они изменят правила? – вспыхнула Дарья, – Sun & Son владеют всем краем. Почему ты с ними не борешься?!

– И как ты себе это представляешь? Пригнать на площадь броневик, залезть на него и вещать? Тем более, я один…

– Ну и что! Вот Брат-сонце один, но борется!

– Я ценю твой революционный пыл, но ты ведь сама уезжаешь из Нагоры. И будем честны – ты всегда хотела уехать.

Я тут же захотел взять свои слова назад. Сразу понял, что перегнул палку. Изящные пальчики напряглись и сжались в кулачки. Она всхлипнула и, стараясь сдержать слезы, ткнул мне в грудь одним кулачком, потом другим. Она старалась изо всех сил, но особенной боли я не чувствовал. Однако прерывать ее не стал.

– Как ты смеешь так говорить?! Как ты смеешь? – кричала она. Под глазами дрожали огромные капли слез.

Так продолжалось минуту-другую. Потом кулачки стали все реже опускаться на мою грудь. Наконец, ее руки упали к земле, и тогда я осторожно обнял девушку. Было тепло и приятно – совсем как в первый раз, когда мы обнялись. Почти забытое чувство.

– Прости меня, Дарья.

– Пошел вон, – прошептала она, проглатывая слезы. Я почувствовал на своей спине ее ладони.

Я потянулся к бумажнику, достал фотографию.

– Помнишь тот день? – спросил, поднеся карточку к заплаканному лицу.

Двое подростков на бетонном блоке, их вытянутые руки складывались в букву X. Неловко согнув маленькую ладошку, Дарья провела по лицу рукой и обратила взгляд в сторону фото. После нескольких минут, пропитанных невозможным молчанием, она тихо произнесла, в ее голосе слышалась улыбка:

– Конечно, помню. Нам было десять лет. Мы поехали к твоим дяде и тете в Купавы. Дядя Марцель отправил нас стеречь лошадей в Ильмень-роще. Но мы заскучали и играли в прятки за большими вязами. В конце дня не досчитались Росы. До сих пор вспоминаю разъяренное лицо твоего дяди. Как он любил эту лошадь! Каролина всех помирила в конце дня. Погнала нас под камеру. Фоткала все подряд на новенький «Полароид». Ночью разожгли в поле костер, а мы забрались на холм и загадывали желание на первую звезду. Ты помнишь, что ты загадывал?

– Этого нельзя говорить.

– Эй ты, зануда, уже больше десяти лет прошло. Ты ведь знаешь, сбылось оно или нет. Говори.

– Тогда ты первая.

– Уфф, ну ладно. Я хотела… – она замялась, – Я загадала поехать в путешествие.

– Но куда?

– Да неважно куда. Я хотела увидеть весь свет, по правде говоря. Мы были бедны и не могли позволить себе путешествовать. Но хватит про мое желание! Теперь рассказывай, что ты загадывал.