— Я не говорил этого и не хотел сказать.
— Ну, полно пререкаться. Делайте лучше то, что я вас попрошу.
Травин поклонился. Анна Петровна искусственно рассмеялась:
— Не сердитесь, Павлуша, я сама иногда не помню, что говорю. Я даже перестала уже обращать внимание на это: иногда выйдет хорошо, а иногда из рук вон плохо.
Последние слова она произнесла уже гораздо проще, почти по-детски, и задумалась. Павлу Михайловичу стало ее жалко, и опять, как со Стреминым, он почувствовал себя старшим, более взрослым, во всяком случае, яснее всё соображающим. Он подошел к ней и сказал, как бы в виде утешения:
— Я вспомнил, Анна Петровна, что Ревекка Семеновна завтра вечером будет дома и свободна. Вот бы и вы зашли. Чего же откладывать?!
Яхонтова обрадовалась, схватила Травина за руку (ему показалось даже, что она хочет ее поцеловать) и благодарно произнесла:
— Будет дома, говорите?
— Да, я точно понял из ее слов, случайных, положим.
— Так, так. Благодарю вас, Павлуша: я непременно приду к вам. Вы устройте как-нибудь, чтобы это свиданье вышло естественно, не возбудило подозрения. Можете даже присутствовать при нашем разговоре, у меня от вас ведь нет секретов.
— Может быть, у Ревекки есть.
— Ну, там видно будет!
Радость ее также показалась Павлу Михайловичу болезненной и какой-то жалкой, — и он с облегчением стал прощаться.
Глава 7
На следующий день Травин несколько раз заходил в хозяйские комнаты, все спрашивая, не уходит ли куда Ревекка, хотя ничто в костюме и вообще внешнем виде девушки не говорило о ее скором выходе. Наконец Ревекка даже не удержалась и спросила:
— Скажите прямо, Павел Михайлович, хотите ли вы, чтобы я ушла, или вам удобнее, чтобы я оставалась дома?
Травин отшутился, но спрашивать перестал, только еще несколько раз под разными предлогами выходил в гостиную посмотреть, что делает девица Штек. Как раз сегодня на нее напало какое-то усидчивое настроение: она все сидела у солнечного окна и вышивала гирлянды по голубой полосе, тихонько напевая. Рыжие волосы на голубом через стекло небе казались совсем оранжевыми, и лицо выражало веселое спокойствие не без лукавства, но лишенное всякой тревоги и таинственности. Травин в первый раз видел ее за работой и обратил внимание, какая нежная и тонкая у нее шея, теперь склоненная. Тихонько скрипнув дверью и ничего не сказав, он осторожно хотел выйти, как Ревекка сама его окликнула:
— Павел Михайлович, если бы я была не в духе, я бы непременно обиделась, зачем вы от меня что-то скрываете и не говорите, чего вам от меня нужно, но сегодня, не знаю, от прелестной ли погоды, от солнца ли, или от счастливого сна, или просто так, но я чувствую себя так хорошо, так легко, так (как это говорится?) благорастворение, что не хочу сердиться. Но все-таки объясните мне, если это не секрет, причину вашего волнения.
— Я не волнуюсь…
— Вы не волнуетесь? Кто же ходит к нам каждые пять минут, поминутно спрашивает меня, останусь ли я дома или куда-нибудь выхожу, молчит и краснеет? Что же это, если не волнение?
Травин промолчал; девушка воткнула иглу в голубой шелк и, не поворачиваясь от окна, сказала мечтательно:
— Я вовсе не любопытна; мне просто хотелось сделать вам приятное, и я не знала, чего вы хотите: чтобы я осталась или ушла. Может быть, у вас сегодня какой-нибудь секретный визит, и вы боитесь моих слишком зорких глаз… Я ведь не знаю…
— У меня сегодня будет дочь генерала Яхонтова, — вдруг объявил Павел.
Ревекка не удивилась, но лукаво спросила:
— Как это понять? Как приглашение уйти или наоборот?
— Я бы попросил вас остаться.
Девушка рассмеялась, но не очень весело.
— Давно бы так! А то все ходите кругом да около. Я охотно исполню ваше желание, тем более что сама жду гостя, Андрея Викторовича Стремина.
Травин опять хотел выйти, и снова его вернула Ревекка.
— Я, собственно, не понимаю, почему мое присутствие необходимо при посещении г<оспо>жи Яхонтовой. Или вы хотите нам сделать очную ставку?
— Анна Петровна, действительно, хотела вас видеть.
— Вот как. Недостает еще, чтобы я привела с собою Стремина. Получилось бы вроде пятого акта какой-нибудь пьесы — встреча всех героев.
— Но без убийства и смерти.
— Кто знает?
Возражение звучало странно серьезно. Чтобы стряхнуть неприятное впечатление, Травин вымолвил шутливо:
— Зачем такие романтические предположения? А еще вы, Ревекка Семеновна, говорили, что в хорошем настроении сегодня.
— Настроение приходит и уходит. Что мы можем?
— Теперь прошло?
— Да. Я очень устала.
— Вы часто устаете.
— Разве? По-моему, не очень часто. Впрочем, самой судить трудно.
— Но вы все-таки повидаетесь с Яхонтовой?
— Да. Я сказала уже, что повидаюсь и даже, если хотите, приведу Стремина.
— Не знаю, зачем это нужно.
— Может быть, и понадобится.
Ревекка перестала говорить, но не принялась за шитье, а сидела, опустив руки и бесцельно глядя в голубое окно. Действительно, лицо ее выражало усталость и болезненную сонливость. Травин вышел на цыпочках, как от больной.