Две русских народности

Вы говорите, что моя газета задирает две родственные народности, южнорусскую и польскую, и нападает на лежачего, беззащитного. Во-первых, это фактически несправедливо. О поляках не было и речи, покуда они не вздумали задирать нас, Русских. Они наводнили иностранную литературу клеветами на Россию и искажениями исторической истины; они громко предъявляют притязания на древние русские области; они приводят в действие свои замыслы. Газета моя, отвечая им, поступила совершенно так же, как и вы в статье Niema Rusi. Во-вторых, на малорусскую народность никто и не нападал; а если напали, так не на народ и не на народность, а на тенденции некоторых «патриотов», касающиеся вопроса об языке. Вообще, между мной и вами та существенная разница, что я стою на стороне истории и народа, а вы против истории и против народа. Как противоречащее народу, ваше учение может быть названо аристократическим. Так, например, вы хотите игнорировать вопрос веры, столь важный для народа южнорусского и полагающий несокрушимую преграду между ним и католиками-поляками. Вы или автор статьи «Современника» (это все равно, потому что вы говорите, что готовы подписаться под нею) утверждаете, что с уничтожением крепостного права «угашаются последние искры» вражды между малороссами и поляками (это вы пишете даже в вашем письме), забывая о борьбе вероисповеданий, двух разных просветительных начал. Народ этого не забывает, и я также. Вы идете наперекор не только народным тенденциям вашей Малороссии, но и тенденциям трехмиллионного народа в Галиции. Страдания, влечения, ожидания всего этого народа не трогают сердца шляхтича и «патриотов» малорусской петербургской колонии.

Относительно Малороссии и Галиции вот мое profession de fou.

Малороссии я не только вполне сочувствую, но люблю ее всею душой, любовью вполне свободной и, так сказать, объективной, не только физиологической. С этою любовью я остаюсь вполне русским, или великороссом, не жалуя себя в малороссы, как мой приятель Жемчужников. Я не постигаю полноты русского развития без Малороссии. Следовательно, полнейшее соединение с Малороссией во всех отношениях есть, по моему мнению, такая же историческая необходимость для России, как головы и сердца в организме, или придумайте другое сравнение. Это соединение есть и будет и без наших хлопот; но вот мое убеждение, которое проводить и высказывать (хотя бы и не в полемической форме) вы не можете поставить в вину человеку убежденному. Что касается до народа малорусского, то, при всей нелюбви к москалю и кацапу, народ своим историческим смыслом остается и останется всегда верным однажды данному им изволению: для него, хотя бы и несознательно, так же как и для великорусса, дорого единство земли русской; для него царь православный имеет то же значение, что для рязанца или владимирца. Я жил в Малороссии и хорошо это знаю. Казаки, превратившиеся так охотно в высокоблагородных и принявшие от русского правительства подачку – крепостное право[4], стали в глазах малорусса-крестьянина на одну степень со всеми московскими панами. Точно так же, как великорусский народ видит в русском Царе демократическое, нивелирующее начало, точно так же и малоросс видит в нем свой оплот против панов и других налегающих на него сословий. Во сколько ошибаются оба, это другой вопрос; но и верят, и видят, и ошибаются они одинаково. Что касается до языка, то я не верю в возможность образования малорусского общего литературного языка, кроме чисто народных художественных произведений; не вижу к этому никакой возможности, не желаю и не могу желать никаких искусственных попыток нарушить цельность общерусского развития, отклонить малороссийских художников от писания на русском языке. Слава Богу, что Гоголь жил и действовал раньше, чем возникли эти требования: у нас не было бы «Мертвых душ»; вы или Кулиш наложили бы на него путы племенного эгоизма и сузили бы его горизонт кругозором одного племени. И какая, признаться сказать, звучит во всем этом фальшивая нота! Вот и теперь два малоросса, Максимович и Кулиш, спорят между собою о малороссе Гоголе, писавшем по-русски, и о Великороссиянке (Марке Вовчке), пишущей по-малорусски! Но разумеется, никто из нас никогда не хотел и не думал мешать вам. Пишите сколько угодно, переводите Шекспира и Шиллера на малорусское наречие, одевайте героев Гомера и греческих богов в малороссийский кожух и очинок – вольному воля! Но не может же русская литература пройти молчанием такое явление.

О том, что мы враги всякой репрессивной меры, всякого стеснения свободы и беспрепятственного самообличения лжи, говорить нечего. Только сознающие всю несостоятельность и слабость своих оснований могут нас обвинять в этом, хватаясь за это, как за единственное свое оружие или способ для менее постыдной ретирады.