Вы угрожаете мне тем, что правительство будет гладить по головке за статьи против поляков… Я не веду оппозицию правительству по-западному, quand même. И если правительство скажет: «Я признаю Христа», я не стану говорить, что верю в черта. Вы же в «Основе» поете гимн манифесту 19-го Февраля, и такой гимн, до пафоса которого мне доходить не случалось. Это было очень приятно правительству, поверьте: не стать ли вам ради этого уж за «гонимое и теснимое» крепостное право? Если статьи против Поляков не противны правительству, то зато, к сожалению, другие статьи пришлись ему против шерсти. Говорю «к сожалению», потому что опасаюсь усиления цензурных строгостей.
Перечитывая ваше письмо, нахожу еще следующие места, требующие ответа. 1. Вы говорите, что не противились бы и тому, чтоб галичане писали на чистом великорусском языке. Автор статьи «Современника» положительно этому противится. 2. Вы рисуете картину ужасов Волыни, Подолии и проч., донесения о которых я буду получать, сидя в комфортабельной комнате, и пр. Именно для того, чтоб этого не было, нужно, чтоб поляки послушались доброго совета, перестали считать Волынь и Подолию польскими землями, распространять свои польские буквари и т. п. Мы возбуждаем вражду! И вы можете по совести сказать это? Мы хотим отстранить то, что возбуждает вражду, и только даем отпор нападениям. 3. Вы считаете неприкосновенность границ России делом правительства – «тут наша хата с краю». Может быть, ваша; но не моя. Какие странные слова вы высказали! Так вам все равно, если поляки, или австрийцы или турки отнимут у России Киев, Чернигов, Смоленск, Москву и поставят свою границу на Волге? И вы после того станете утверждать, что ваше сердце бьется одним чувством с
Довольно. Эти два листа, мною исписанные, служат лучшим доказательством моего уважения к вам. Если вы кому-нибудь читали ваше письмо ко мне, прошу вас прочесть им же и мой ответ. Надеюсь также, что вы оцените мою воздержность от тех неприличных выражений и неуместных фраз негодования, которыми испещрено ваше письмо. Моя филокацапская газета охотно поместит на своих столбцах всякое печатное (разумеется, прилично написанное) возражение ваше против наших москальских теорий.
Ответ Н.И. Костомарова
М. Г. Иван Сергеевич, прежде всего я почитаю обязанностью просить у вас извинения, мало того – прощения в моих выражениях, которые вы находите дерзкими. Я имел дело не с личностью вашей, а со школой и с учением. Во всяком случае, буду воздержнее.
Вы находите, что стремление писать по-малорусски и создавать особую литературу противно – истории и жизни. Да, противно истории. Но какой? Истории войн, трактатов, министерских распоряжений, кабинетских соображений, насильственным размежевкам краев, составлению данных и купчих на миллионы человеческих душ, живущих и грядущих в земной жизни. Но оно не противно истории народной мысли, народных чувствований и побуждений, следовательно, не противно и жизни. Коль скоро существует народ с собственной физиономией, с своеобразными приемами, с собственным наречием, то не противно жизни и его своеобразное свободное развитие. Вы не видите возможности. Я, признаюсь, не вижу впереди ни условий неизбежной возможности, ни безусловной невозможности. Все зависит от последующей истории. Будьте логичны и верны себе. Откройте нам принцип ваш и действуйте с нами сообразно с ним. Либо станьте на точку государственной принудительности и действуйте заодно с III Отделением, либо уважайте право южнорусского народа и не приказывайте ему молчать на своем языке и говорить на вашем. Позвольте ему самому решать свою судьбу, а не закидывайте ему на шею помочей, чтобы вести его; судите южнорусскую литературу по ее плодам, а не отдавайте под суд ее существования и не осуждайте ее на смерть за то единственно, что она имела несчастие родиться вблизи от вас. «Современник» гораздо вас последовательнее и справедливее.