Две сестры

Я ничего не отвечала. Его раздраженный голос пугал меня. Он начал метаться в карете, то поднимал, то опускал с шумом стекла, проклинал ненастную погоду, темную ночь и свинцовые облака, напоминавшие ему мрачный Ганский грот. Наконец он притих, взял меня за руки и заметил, что я плачу.

— Что это за женщина! — воскликнул он. — Рыдания ее душат, а ее и не слыхать. Она будет умирать и не издаст ни единого звука. Нет, Сара, ты выше человеческой природы, а я ниже ее. Но что же мне делать! Я вырос без семьи, я не знаю, что такое кровные узы; я жил как дикарь, один-одинешенек. Я пробовал любить своих друзей так, как я хотел бы быть любимым, но я умел только отдавать им свое время и деньги — иных жертв я не понимал. Ты их понимаешь. Я стараюсь удивляться тебе, но вместо того только раздражаюсь. Я не могу сказать тебе «это хорошо» — а ты плачешь о том, что я тебя не понимаю, ты чувствуешь, что я слишком себялюбив и слишком груб, чтобы оценить тебя. Быть может, ты находишь, что я жесток и несправедлив? И ты права, потому что я заставляю тебя плакать. А я-то мечтал принести тебе счастье и радость! Нет, видно, надо мною тяготеет какое-то проклятие, и все несчастья, которые постигают меня, случаются по моей же вине. Это моя беспутная жизнь придает тебе столько мужества ввиду возможной разлуки. Меня не стоит оспаривать у другой женщины, ты это чувствуешь и не будешь меня оспаривать.

— Эти слова еще более жестоки, чем все остальные, — проговорила я. — Я не думала заслужить подобный упрек.

Он бросился к моим ногам и в страстных выражениях просил у меня прощения. Я чувствовала, что он мне так дорог, что сама еще более раскаивалась в страданиях, которые ему причинила.

Между тем, карета наша быстро спускалась по ужасной дороге. На улице несколько посветлело, и я заметила Абелю, что мы едем не по той дороге, по которой я ехала утром.

— Очень может быть, что так, — отвечал он. — Вот уже с час, как кучер заблудился. Но теперь стало светлее, и он отыщет дорогу. Он из здешних мест. Мы, вероятно, скоро доберемся до какого-нибудь жилья, а там он может справиться.

Дорога час от часу становилась труднее и опаснее, но с Абелем я ничего не боялась. Наконец мы остановились. Оказалось, что место, куда мы приехали, в десяти милях от Живе, а наши измученные лошади не могли идти дальше. Мы находились у дверей гостиницы в небольшом селении каменотесов, лежавшем в глубоком ущелье.

— Я узнаю это место, — воскликнул Абель, выходя из кареты. — Это Астьерское ущелье, мне случалось бывать здесь проездом. Гостиница эта очень чистенькая, вам в ней будет удобно. Пойдемте, мой друг, вам нужно отдохнуть; мы здесь переночуем.

— Зачем ночевать? Я не устала, а лошадей мы можем переменить.

— Вы куда нанимаете лошадей? — спросила хозяйка, помогавшая мне выходить из кареты.

— В Живе.

— Увы, их нет! — воскликнула она, всплеснув руками. — Мы здесь держим лошадей только для работ в каменоломнях, они для дальней дороги не годятся. Вам ни за какие деньги не достать здесь лошадей.

— Все же пойдите, поищите, — сказала я Абелю.

— А вы, между тем, идите в гостиницу, — проговорил он и удалился.

Я вошла в гостиницу, которая снаружи смотрелась лачугой, но внутри была вылощена, вычищена и убрана цветами, как все гостиницы этой местности. Перспектива провести ночь среди такой обстановки не заключала в себе ничего ужасного. Я с удовольствием подошла к огню и стала греться.

Несколько минут спустя вернулся Абель и объявил, что раньше следующего утра нам отсюда не выбраться.

— Так что ж, — отвечала я ему с простодушием, которое его смутило, — вы хотели побыть со мной. Случай вам благоприятствует. Мы еще не простимся сегодня.

Я заметила, что он не решается мне отвечать, и спросила, почему он как будто встревожен.

— Ах, Сара, — воскликнул он, опускаясь возле меня на колени, — вы слишком добры, я не могу вас дольше обманывать. Разве вы не видите, что я завез вас сюда нарочно?

— Нет, — отвечала я, глубоко оскорбленная, — я этого не подозревала. И не хочу этому верить и теперь, хоть вы и говорите.