Две столицы

Передышка по Амьенскому договору длилась недолго. Отказ Англии очистить Мальту послужил поводом к разрыву Амьенского договора. В мае 1803 года война между Францией и Англией вспыхнула вновь. И трудно даже с трех раз догадаться, на какой стороне окажется Россия.

Брехта приняли в орден… пусть будет Мальтийский орден. Торжественно приняли. Привели в Воронцовский дворец, надели черный плащ огромный с белыми мальтийскими крестами, завязали глаза и по лестнице, поддерживая за руки, провели в большой зал с плотными шторами. Свечи большущие чадят. Факела два даже горят. Во что потом потолки превратятся? Стоят по кругу эти детишки великовозрастные, а нет, есть молодые вполне. Например, Константин с Александром. Ого, и Кутузов здесь.

Петра Христиановича, Великий Бальи, он же Великий Гофмейстер, а в миру обер-гофмаршал, обер-камергер и директор Императорских театров, Нарышкин поставил пинком под колено на эти колени и всучил здоровущую свечу, сальную что ли. Вонь несусветная от нее.

Замогильным голосом на латыни со страшным акцентом, закашлявшись еще от вони свечи, Нарышкин, тьфу, Великий Гофмейстер, спросил Брехта: «Обещает ли он иметь особое попечение о вдовах, сиротах, беспомощных и о всех бедных и скорбящих?»

– Аз есмь. – Нет. Конечно. Нужно полностью все про вдов и скорбящих повторить. Хорошо хоть Витгенштейн отлично латынь знает. Сам бы Брехт такой фразы не осилил.

После этого Великий Бальи вручил Петру Христиановичу обнаженный меч, говоря, что меч этот ему дается на защиту вдов и сирот и для поражения всех врагов католической церкви. Католической?! Серьезно? Не попутали? Хоть бы переписали под Россию на православную. Хотя, Брехт слышал, что Великого Магистра утверждает Папа. А папа католик. Н-да, чего-то Павел опять намудрил. Пока Брехт поражался, Нарышкин вручил ему еще и золотые шпоры. Пафосно опять возопив, что они служат для возбуждения горячности в конях, а потому должны напоминать ему о той горячности, с какою он обязан исполнять даваемые им теперь обеты. Что же касается собственно золотых шпор, надеваемых на ноги, которые могут быть и в пыли, и в грязи, то это знаменует презрение рыцаря к сокровищам, корысти и любостяжанию. Любостяжанию? Это что? А, они же раньше обед безбрачия давали. Ну, тут вам не там. А слово осталось.

– Клянусь.

– Хочешь ли ты повиноваться тому, кто будет поставлен над тобой начальником от Великого Магистра? – продолжил коверкать латынь Нарышкин.

Брехт подготовился и выучил ответ.

– В этом случае я обещаю лишить себя всякой свободы.

– Не состоишь ли порукою по какому-нибудь долгу, и сам не имеешь ли долгов? – Великий Гофмейстер вопросительно глянул на Витгенштейна.

А что если сейчас сказать, что должен банку тысяч десять, то братья за него долг заплатят?

– Клянусь честью, нет на мне долгов ни своих, ни чужих.

По окончании всего этого Великий Бальи показал Брехту вервие, бич, копье, гвоздь, столб и крест. Которые подносили к нему остальные собравшиеся по очереди. А Нарышкин объяснял бестолочи немецкой, какое значение имели эти предметы при страданиях Христовых, и внушал, что обо всем этом он должен вспоминать сколь возможно чаще. В заключение этого утомительного действа Великий Гофмейстер надел Петру Христиановичу вервие на шею, говоря, что это ярмо неволи, которое он должен носить с полною покорностью. Затем «братья» приступили к новициату и облекли его в орденское одеяние. Такой же плащ надели, только размеры поменьше, а белые мальтийские кресты побольше.

Всё, Брехта подняли, шторы раскрыли, пасмурный октябрьский день во дворец впустили, обнимашки и целовашки устроили. И все в губы лезут целоваться. Мать их, теперь рот срочно нужно с мылом вымыть, половина, наверное, сифилитики. Нет, дайте срочно водкиииииии…

Вот и водка налита,
Да какая-то не та.
Вроде пробую напиться,
Не выходит ни черта…

Кто-то умный написал.

Событие семидесятое

Одно-единственное правило: заключил сделку – следуй ей.

Цитата из сериала «Сверхъестественное»