Две столицы (СИ)

В России две беды — это маленькие танцевальные залы и дураки, которые навыдавали туда огромное количество пригласительных билетов. Как потом напишет Иван Алексеевич Второв, который здесь где-то сейчас мельтешит: «Я был на двух балах и толпился в тесноте между блестящего общества кавалеров и дам. Кто успел приехать прежде, тот и прав, а опоздавшие не могли продраться, кроме самых знаменитых вельмож. Вся императорская фамилия была тут, иностранные посланники и проч. Между прочих обращали внимание многих магометанской религии муфтий с двумя жёнами своими, покрытыми с головы до ног тонкими прозрачными покрывалами. Величина Грановитой палаты не соответствовала многочисленному собранию, и едва могли раздвинуть узкую дорожку для польского танца, в коем танцевал в первой паре император с супругою».

Ничего не добавить, не убавить. Антуанетте и Стеше повезло. Их пропустили, так как они были с Петром Христиановичем. Но и всё, везение на этом закончилось. Танцами это назвать было нельзя. Просто давились, обливаясь потом и слезами люди набитые в залу, как шпроты. Брехт всё время опасался, как бы кто не раздавил его спутниц.

–Может, ну его, домой пойдём? — прокричал он дамам, но услышан не был. Музыку слушали и глазели. В это время преображенские офицеры всё же смогли, в центре зала, раздвинуть дорожку шириной около трёх метров, и император с Елизаветою в самом деле прошлись в польском танце. Брехт уже было хотел пойти с Антуанеттою тоже сбацать чего похожее. Дарьюшка Бенкендорф в перерывах между скачками занималась с графом плясками. Смеясь над неуклюжестью медведика. Немного научился этим изящным танцам. Хотел. Только настроился, как неизвестно откуда, из толпы, вынырнул молодой человек в штатском платье и, толкнув Антуанетту, наступил Брехту на ногу. Даже не наступил, а умышленно топнул по ней. И ведь целился гад, попал каблуком по мизинцу. И стоит рожи корчит. Скривился в презрительный такой ухмылке. Потом уже, анализируя ситуацию, Брехт понял, чего этот рыжий кривится. Он ждал, что оскорблённый граф фон Витгенштейн его на дуэль вызовет. Только вот Брехт — это не аристократ с манерами. Потому, на автомате, как учили, без большого замаха в кривящиеся губы и рыжие усики впечатал Пётр Христианович правой, костяшками пальцев. Губу порвал, зубы штуки три выбил и костяшки пальцев об остальные, только обломанные, зубы в кровь изодрал.

Рыжий вылетел на дорожку, к счастью не на танцующих, подскочил, размазал кровь по лицу и бросился к Брехту.

–Вы подлец, сударь, я вызываю вас на дуэль! — и сразу два похожих субъекта рядом образовалось. Один так вообще брат, наверное.

Так хотелось оплеуху засветить этому рыжему. И французский какой-то странный. Шипящий.

–Пётр Христианович? — вынырнул, блистая золотом мундира и голубой Андреевской лентой, граф Шереметев сбоку откуда-то. — Что-то случилось?

— Я вызвал графа на дуэль! — прошипел рыжий.

–Пётр Христианович? — Нда. Брехт передумал оплеухи развешивать. Больно много народу.

–Николай Петрович, будете моим секундантом? Этот невежда толкнул умышленно мою жену.

–Вы лжец, сударь! — шепелявя взвизгнул рыжий, и размазал, умышленно же гад эдакий, кровь по лицу. — За вами выбор оружия, я надеюсь вы выберете оружие дворянина — шпагу.

Вона чё? То есть этот хмырь рыжий специально ждал, чтобы граф его вызвал на дуэль и тот выбрал, как вызываемая сторона, шпагу. Хрен тебе за воротник, родной.

–Хорошо. Я выбираю ножи. Я их с собой принесу.

–Ножи, вы сиволапый мужик, а не дворянин!

–Я сиволапый мужик, и я убью вас, дорогой друг беззубый, ножом. А теперь пошёл вон. Пусть ваши секунданты договорятся о встрече с моими. Время завтра в восемь утра. В одиннадцать меня ждёт император. Пошёл вон.

–Пётр Христианович! — покачал головой граф Шереметев.

–Николай Петрович, я вам всё объясню. Только не сейчас, мы и так привлекли слишком много внимания. Договоритесь, пожалуйста, с секундантами этого товарища. Чувствую, что это всё неспроста. Пусть вторым секундантом будет Каверин. Это важно. Только пусть будет в штатском.

–Вот уж дела непонятные. Вы уверены, Пётр Христианович? — всё ещё мялся сенатор бывший.

–Уверен. Это важно.

–Хорошо, я всё сделаю. А где вы проживаете? — решился, наконец, граф.

–Павел Никитич знает. Дом с мезонином в конце Пречистенского бульвара, почти на набережной.

–Петер, что это всё значит? — бросилась к нему жена, когда отошёл граф Шереметев.

–Сам не понял, — это про себя. — Всё в порядке, любимая. Этот наглец позволил себе грубость в отношении тебя. За это поплатился.

–Теперь ты будешь драться на дуэли? Он может тебя убить?! — и слёзы потекли ручьями.

–Ну, что ты, любимая. Я ему завтра объясню, что толкать моих жён вредно, и он извинится.

–Жён?! — и слёзы высохли, голубые молнии полетели. Чего и добивался.

–Это всё мой плохой французский. Жену, конечно. Этот невежда завтра извинится, и я его прощу.

–Петер?

–Честное пионерское. Или ты хочешь, чтобы я его покалечил немного?

–А он не может тебя убить? — опять набрякли капельки.