–Где он и где убить? Но если хочешь, то я ему и остальные зубы выбью, что бы он шипеть не мог на тебя.
–Он поляк.
–Поляк? — ну-ка, ну-ка. — Как ты определила?
–По акценту, и он ругался по-польски.
–Пошли танцевать, радость моя. Хорошую новость ты мне сейчас сказала. Я ему скажу, что ты тоже полячка, и он тогда обязательно извинится. Всё, пошли, я вас приглашаю, княгиня.
Поляк, значит. Ох, как замечательно! Кто-то прямо подыгрывает.
Глава 10
Событие двадцать пятое
Пётр I ввёл смертную казнь для всех участников дуэли, но так никого и не повесил. А уж потом и тем более. Ещё м
Ладно. Утрёмся и попробуем ещё раз, тем паче, что более подходящего случая, чем в этот раз, просто не сыскать. Убить могут? Поляки они знатные фехтовальщики. Кто же с ними фехтовать будет? Схватка на ножах. Ножевой бой отличается от боя на шпагах очень серьёзно. И Брехта ножевому Светлов обучил. И очень хорошо обучил. А поляк этот будет пытаться ножом фехтовать, пусть. И в этот раз это будут не кортики адмирала Синявина, которые от шпаги не сильно-то и отличаются, почти полуметровое лезвие. Брехт заказал кузнецу два ножа. Пафосных. Сейчас ни у кого нет, не доросла ещё инженерная мысль до таких. Больше всего это похоже на нож Рембо или «Крокодила Данди». Двадцатипятисантиметровое лезвие, широкое и толстое, с хищным, очень острым кончиком. И массивная рукоять, чтобы это тяжёлое лезвие уравновесить. Ни с чем подобным поляк сталкиваться не мог и владеть таким оружием не должен.
Но оружие в том плане, что Пётр Христианович тут же придумал, а потом только чуть деталями разнообразил, не главное. Главное будет в том, чтобы прилюдно вынудить сказать бретёра этого польского, определённую фразу. Или одного из секундантов к этому вынудить. Тогда это ещё лучше даже. Но!!! Каверин не дурак. Вообще людей держать за дураков не стоит. Хоть врагов, хоть друзей, хоть просто мимо проходящих. Лучше считать их умнее себя. Тогда мозг начнёт всякие комбинации вырабатывать. Хитрые. Одна и окажется правильной.
Приехав после бала домой, Пётр Христианович переоделся. Весь вымок в этой давке и толчее. Так в золотой черкеске и спустился в людскую, где собравшись кружком, жарко спорили о чём-то кабардинцы. Был среди них и Марат Карамурзин.
— Марат, завтра в двенадцать часов император Александр Павлович примет тебя и других послов, что со мною с Кавказа приехали.
— Хорошо. Нам пора домой. Скоро зима. Тут будет холодно, — легко вскочил из сидячего положения Пщышхуэ. Тоже так надо научиться.
— Точно. Посмотрим, как ускорить ваш отъезд, и про дорогу подумаем. Купим на рынке вам тулупы. А то пока доберётесь, и, правда, снег уже пойдёт. В степях на Волге или Дону будет холодно.
— Согласен.
— Марат, у меня к тебе необычная просьба есть, — начал, помявшись, Пётр Христианович.
— Слушаю тебя, князь.
Брехт рассказал о своей задумке. Кавказский князь, долго стоял молча, никак не выражая своего мнения. Потом посмотрел на своих притихших воинов. Вздохнул.
— Мне это не нравится. Так себя мужчины не ведут, — Марат почесал кончик носа. — Но я тебя понимаю. Эти твои враги не мужчины. Это подлые твари. Почему ты не хочешь, Пётр, просто их убить?
— Мне нужно, чтобы они сказали эти слова и чтобы после этого их не смогла допросить полиция, — повторил Брехт.
— Нет, это я понял, не понял почему. Они должны сказать ложь?
— Нет, они скажут правду, но они не подтвердят её на допросе и вся затея рухнет. И это очень плохо отразится на мне и на жизни десятков тысяч людей. В том числе и черкесов с кабардинцами.
— Эх. Плохо. Почему нельзя всё сделать честно!?
— Нельзя, — Брехт уже думал, где взять других исполнителей для своего плана, про Тихона подумал, но отбросил эту мысль. За убийство дворянина, да ещё при таких обстоятельствах, конюха крепостного точно закатают в Сибирь. И тут даже Брехт не поможет.