Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

Вместе с Джимом Макдивиттом и Расти Швейкартом меня назначили в дублирующий экипаж для экспедиции, которая в то время называлась «Аполлон-204» (потом ее переименовали в «Аполлон-1»). Ожидалось, что в ней впервые состоится пилотируемый полет космического корабля «Аполлон» по околоземной орбите, который по плану продлится 16 суток. Запуск планировался на февраль 1967 года. Основной экипаж состоял из командира Гаса Гриссома, старшего пилота и штурмана Эда Уайта и пилота и бортинженера Роджера Чаффи. Я дублировал Эда.

Со дня нашего назначения мы шестеро почти каждый день проводили все время в Дауни. Чаще всего останавливались в мотеле за углом от проходной завода. Можно сказать, мы жили рядом с космическими кораблями, пока их строили и испытывали. На заводе даже поставили для нас койки, где мы могли спать: многие тесты проходили по ночам. Работа шла 24 часа, 7 дней в неделю. «Аполлон» сильно отставал от плана.

Не всегда нам удавалось на выходные слетать в Хьюстон, чтобы встретиться с семьями, потому что на это уходило бы слишком много времени. Пару раз мы уезжали в более близкий Лас-Вегас и, собираясь вокруг бассейна, обсуждали проблемы, найденные при испытаниях первого корабля «Аполлон». Как-то вечером мы встретили в Вегасе Фрэнка Синатру, который крайне уважал космонавтику.

– Эй, парни, вы делаете великое дело, – сказал он нам, когда мы попали в гримерку после его шоу. – Господи, как бы я хотел заниматься им вместе с вами.

Будучи в Лос-Анджелесе, мы часто ходили в спортивный клуб на Лонг-Бич, где играли в гандбол, а потом ели пиццу, запивая ее пивом. Или, бывало, пользовались гостеприимством одного человека, который поддерживал программу, и останавливались в его большом доме на Малхолланд-драйв, когда нам заблагорассудится. Там мы тоже рассаживались около бассейна в футболках и брюках-слаксах, споря об особенностях «Аполлона», чтобы понять, как довести этот космический аппарат до ума.

Программа «Аполлон» строилась крайне сложно. Никто еще не проектировал космический корабль, чтобы полететь на Луну. Иногда рулоны проектных документов, разложенные на столах, занимали в длину под шесть метров. Проблем появлялось много, и очень страдал бюджет разработки. Никто не предвидел, сколько испытатели и инженеры отыщут недостатков в конструкции и как дорого обойдется их исправление.

При подготовке первого полета «Аполлона» наша работа заключалась отчасти в том, чтобы переписать оперативные инструкции по новому кораблю, выявив, когда системы не работают, как положено. Все документы составляли инженеры из разных фирм – подрядчиков, субподрядчиков и входящих в NASA организаций, ответственных за различные разработки в программе «Аполлон». Все они работали по-разному, использовали разную терминологию и даже по-разному чертили чертежи. И для того, чтобы все операции проходили успешно, их согласование доверили тем, кому и предстояло лететь на этом корабле. Они должны были делать все так, как предстояло в космосе, – непременно в нужное время и в нужном порядке.

Это походило на попытку собрать оркестр из 100 музыкантов, которые никогда вместе не играли, и заставить их без подготовки сыграть симфонию. Когда мы только начинали, оркестр «Аполлона» безбожно фальшивил. Некоторые инструменты прекрасно выводили сольные партии, но все тонуло в грохоте барабанов и трещоток. Мы и занимались тем, что приводили все системы корабля к «гармоничному созвучию».

Чтобы добиться этого, космический корабль помещали в сложный испытательный комплекс, в котором технические консоли – испытательные станции – подсоединялись к каждой подсистеме корабля, формируя таким образом целостный действующий космический аппарат. Все сооружение смотрелось как центр управления полетом, только приборных панелей и мониторов было намного больше. Испытания проводились через переключатели, которые выставляли условия определенной фазы полета. Теоретически все такие настройки могли задавать технические консоли, а состояние переключателей можно было наблюдать там же после прохождения сигнала через космический аппарат.

Но мы довольно быстро поняли, что, если испытательный режим не включался изнутри самого корабля, да еще в строгой последовательности по утвержденным процедурам, электрические сигналы могли проходить окольными путями, не выявляя потенциальную неисправность или сбой, и тогда испытание не имело смысла. Само собой, эти самые процедуры формулировались крайне сложно, и часто по ним приходилось задействовать десятки из 300 переключателей в кабине. Если какую-то кнопку нажать не в то время, могла сломаться вся система. Поэтому наша работа заключалась в том, чтобы проверять, что все гармонично отлажено и полностью совместимо в нужной последовательности между подсистемами и во всей глобальной системе космического аппарата. Для этого нам, ко всему прочему, приходилось сидеть в кабине испытательного корабля и вручную работать кнопками, переключателями и регуляторами по письменным инструкциям и по командам из комнаты управления от ответственного за испытания.