Две стороны стекла

Пусть девятнадцать! Это младше меня сейчас! И что, в таком юном возрасте он не побоялся из своего мира отправиться в путешествие по разным странам моего мира? Не зная языков, не имея денег, не имея представления о наших традициях, культуре, о ценностях нашего мира!

Что это? Смелость или безрассудство?

Я только сейчас заметил, как сильно он похож на Вирага, точнее, Вираг похож на него. Он был симпатичным в молодости, открытое лицо чёрно-белого снимка, и она влюбилась в него… Вираг похож на него, и я похож… Яблоко от яблони, как говорится…

Да и почему был? Он и сейчас хорошо выглядит! Она его сразу узнала, только дверь открыла…

Я свернул снимок и вышел на рабочий стол телефона. И что теперь? Что мне делать? Я перевёл унылый взгляд на учебники и заставил себя сконцентрироваться на этом.

Я просидел до вечера, всеми силами заставляя свою голову думать только о предстоящем экзамене. Никто ко мне не заходил, иногда на телефон приходили прикольные фотки от ребят из группы. За окном уже темнело, и я поднялся, чтобы сходить в туалет.

Я проходил мимо кухни и заглянул туда чисто из любопытства. Свет так и не горел, а они стояли посреди кухни, обнявшись друг с другом в вечернем полумраке, словно в медленном танце просто двигаясь без музыки.

Мне стало неудобно, и я вернулся к себе. Неужели они до сих пор любят друг друга? Ну, в матери я теперь не сомневался. Я видел её сегодня. А он? Он тоже любит её всё ещё? Но ведь он же хотел оставить её одну! Забрать меня и обречь её на одиночество! Разве можно так с тем, кого любишь?

Я этого не понимал!

Если бы я сам не нашёл способ вернуться, он не отпустил бы меня никогда. И она была бы одна-одинёшенька.

Я просидел ещё пару часов, а потом мать позвала меня ужинать. Ну что ж, ужинать — так ужинать. Я уже слышал, что она стучит там чем-то, включает воду, и пахнет у неё на кухне жареным луком. А он что, всё это время с ней? На уши приседает? Помощничек…

Ужин у нас, как и обед, простой, как пять рублей. Жареная картошка! Да, его этим не удивишь, это тебе не графские разносолы. Пусть терпит, это он к нам припёрся, так что…

Ужинали мы в полном молчании. Ну, они-то, поди, за эти часы наговорились. Чего им ещё обсуждать? А я говорить с ним при матери не хотел. Вот без неё я бы спросил его, а с ней не хочу. Опять, что ли, на его язык переходить?

После ужина мать вспомнила, что хотела ещё постирать, и ушла. Мы остались с графом одни. Наконец-то… И я первым спросил:

— Чем битва закончилась? Мы выиграли?

Отец сидел за столом, крутил в пальцах чайную ложечку от варенья, и посмотрел на меня исподлобья. Я стоял у мойки, оперевшись о кухонный стол, и медленно сложил руки на груди, принимая серьёзный вид. Смотрел сверху.

— Выиграли… Спасибо твоему манёвру…

Я усмехнулся. «Ну вот, а ты мне не верил! Сомневался всё, будто я дурного хотел. Я же хотел победы для тебя, победы для нас, для всех…»

— В засаду, наверное, барона этого, — я дёрнул подбородком за спину, — Франа поставили, да? — Отец кивнул, не ответив, и я опять спросил: — Он хоть живой остался?

— Живой…

Я снова спросил о том, что было важно мне:

— А Вираг? С ним всё нормально? Я видел его, когда… — примолк, не зная, как сказать о том моменте, когда я сбежал, а мой брат в меня кинжал метнул. — Он ранен был… С ним обошлось всё?

Отец медлил с ответом, и я заметил, что он отвёл взгляд от моего лица и смотрит теперь мимо, куда-то на дверцу шкафчика с посудой за моей спиной. Не нравился мне этот взгляд, задумчивый и отстранённый, тяжёлый даже.

— Что с ним, пап? Он жив? — Блин! Я не сдержался! Я обратился к нему машинально, я не хотел, само у меня вырвалось. — Как он? Скажи… — Я нахмурился, понимая, что всё равно, хоть двадцать вопросов сейчас задай, всё равно толку ноль. Я назвал его «папой», и он это слышал. Я, как ни хотел себе в этом признаться, всё равно видел в нём своего отца, нравится мне это или нет.

— Да нормально с ним всё, живой он… Только… — он хотел ещё что-то добавить, но осёкся и отбросил ложечку от себя по столешнице.

— Что? Что случилось?

Он не хотел говорить, выпрямился за столом и как-то отстранился от него. Я видел, как ладони его на ребре столешницы медленно стиснулись в кулаки. На них не было привычных взгляду колец, в этот мир он пришёл без этого, подстригся и привёл себя в подобающий вид. Может, он их в ломбарде заложил? Где-то же он взял наши рубли, чтобы купить себе приличные шмотки?

— Что с Вирагом, пап? — Сейчас я намеренно обратился к нему так, я хотел услышать ответ, я хотел знать, что с моим братом.

— Его в свидетели забрали!

Я обомлел от такого ответа. Нет, я морально был готов к чему угодно, ну, раненый, если жив остался, может, покалечили, я же помнил его правую руку, она плетью висела… Но свидетели?! Нет!

— Как?! Почему? Как это могло получиться?

Отец вздохнул и помолчал, я наблюдал за ним и видел, как медленно, раз за разом он стучит стиснутым кулаком по ребру столешницы.

Ему больно! Ему тяжело говорить об этом!

Я уже не мог стоять, я прошёл и сел за стол напротив отца, потянулся к нему навстречу, сокращая расстояние, а потом шепнул тревожно: