Две стороны стекла

— Если он захочет, он сам тебе расскажет.

Всё происходящее злило меня вконец. Блин! Я у себя дома, я не собираюсь подчиняться ему, здесь ему не Лоранд, и он не граф, и на его зов не прибежит свора исполнительных габианов. Это мой дом и мой мир! Если что, я могу и полицию вызвать, пусть он в дежурке потом объясняет, кто он и откуда взялся. Документов у него, по-любому, нет, ни паспорта, ни прописки. В нашем мире он бомж. Никто! И я не буду бояться его. Что он мне сделает? Даст по башке и унесёт на плече, как куль с картошкой? Ага, как бы не так!

— Я нашёл его через Университет… — Он чуть-чуть улыбнулся мне в лицо и снова притянул мою маму к себе, теперь уже спиной, обнял одной рукой через грудь и целовал в висок и в щеку. А она счастливо прикрывала глаза и улыбалась, подставляясь под эти поцелуи.

Я такой её не помнил. Нет, она улыбалась, конечно, часто улыбалась, я помнил её радостной на своём выпускном, например, и когда смог поступить в Университет, да и на всех своих премьерах она улыбалась, особенно когда поклонники дарили ей цветы. Но… Но вот такой вот счастливой, как сегодня, сейчас, я не помнил её ни разу в жизни.

Её глаза лучились светом, она будто вмиг помолодела лет на двадцать. Она светилась вся! Неужели он имел над ней такую власть?

И я спросил его не по-русски, я спросил его на языке его мира, хотя и думал, что за прошедшее время уже забыл все слова:

— Зачем ты пришёл сюда? Как ты нашёл меня?

Я не собирался говорить с ним на «вы»! Это — мой дом! Я здесь хозяин! Пусть вообще катится отсюда к чёрту!

Мать смотрела в моё лицо удивлённо, шепнула с неловкой улыбкой:

— Какой это язык, Арсений? Почему ты говоришь так? Что это значит?

Но мой отец ответил мне на таком же, на своём, зазеркальном, и я понял всё:

— Ты же говорил, Дальний Восток, Благовещенск… Университет… Третий курс… Забыл?

— Я не забыл!

— И я не забыл. Память у меня хорошая. Университетов только у вас тут многовато, и не везде в деканатах навстречу идут… Но многих трогает история про отца, разыскивающего сына…

— Чёрт! — я ругнулся через зубы, и ладони мои сами собой сомкнулись в кулаки. Конечно, я назвал ему даже свою фамилию. Зная имя, фамилию, курс, он шёл, как собака-ищейка по следу, пока не разнюхал адрес.

И вот он теперь тут! В моём доме!

А граф Бернат улыбался мне совсем чуть-чуть, и я заметил, что он тоже рад, он обнимал мою маму, целовал её и тоже радовался этой встрече. А может, он ликовал от того эффекта, что произвёл на меня своим появлением?

— Пойдёмте обедать! — громко воскликнула моя мама и улыбнулась. — У меня уже всё готово! Мойте руки и за стол.

Она мягко освободилась из объятий моего отца, закрыла дверь и ушла на кухню. Мы остались с ним в прихожей одни. Я смотрел на него исподлобья, сжимая и разжимая зубы. Я бы, моя воля, выставил его за дверь и закрыл бы её на все замки и цепочки. Но только глухо спросил:

— Зачем ты здесь? Я с тобой никуда не пойду.

Он смерил меня взглядом неторопливо сверху вниз и спросил чуть слышно:

— А я уже куда-то тебя позвал?

Вообще-то нет, он ни разу пока не заговаривал об этом, и я почувствовал себя в наиглупейшей ситуации. Шепнул:

— А зачем тогда?

Но он не отвечал мне, медленно сбросил ветровку и повесил её на крючок вешалки, снял лёгкие кожаные туфли. Я всё время наблюдал за ним со стороны, он злил меня, своей неторопливостью, основательностью злил. Такой уверенный, спокойный, будто у себя дома. Ага, папочка с командировки вернулся. Хозяин в дом — мыши по норам…

Но я заметил его взгляд, брошенный на зеркало в прихожей, как будто и мельком, но нет, он задержал его на зеркальной поверхности дольше обычного взгляда, и совсем не для того, чтобы оценить свой внешний вид или новую причёску. Мне показалось, я даже понял, о чём он подумал, я знал о его трепетном отношении к зеркалам, особенно к большим зеркалам.

— Ты же проводишь меня помыть руки? — спросил он меня мягко и прошёл первым по коридору.

Блин! Пока мы здесь не одни, я должен был играть по его правилам. Хорошо. Посмотрим, что будет дальше.

Мы в полном молчании помыли с ним руки и дружно зашли на кухню. Пахло борщом, мама всегда варила борщ на выходных, почему-то так у неё было заведено, уж и не знаю, с какого момента в жизни.

А я почему-то невольно вспомнил те блюда, что подавали в Лоранде, там повара изгалялись с дичью и с птицей: оленьи бока, заливное, жаркие. А у матери банальный борщ. Мне почему-то стало неудобно за неё перед ним. Чем его удивишь? Борщом со сметаной? Докторской колбасой, как её делают сейчас из соевого мяса и говяжьих обрезков? Хлебом из магазина?

Отец первым сел за стол и, взяв нож со столешницы, принялся крутить его в пальцах. Это почему-то насторожило меня. Он же, наверное, как и Вираг, хорошо умеет обращаться с лезвиями.

— Арсений, сынок, нарежь хлеба, — попросила меня мама, она всё что-то возилась у плиты, стучала тарелками.