Две строки до востребования

— Наверное, любит… Но на кольцах — увы — не настаивает. Нам, старик, хорошо. Во всяком случае, мне хорошо… Между прочим, Наташа тоже удивляется, почему ты исчез в таинственной сиреневой туманности. Она хорошо про тебя говорит. Старина, иной раз я даже ревную, как Отелло. Шучу, шучу… Сегодня идем в филармонию. Ее наивная идея. Но — увы — приходится быть сговорчивым. Не хочешь к нам присоединиться?

— Еду завтра, — напомнил Вавилон. — Дела еще остались.

— Тогда от меня и Наташи — кланяйся морю. Вернешься — не забывай нас, ничтожных былинок вселенной…

«Что же в итоге получается? — возвращаясь от Романа домой, ломал голову Вавилон. — Он любит. Она… Любит она или нет?.. Попробуй разберись! Да и Роман тоже… Вряд ли на руках-то носит. Ох, ничего тут не поймешь. И со свадьбой у них, как говорит Роман, — «таинственная розовая туманность…»

А все-таки сбывается примета. Не такой уж он и плохой, этот день. Что бы там ни было, а кольца-то пока не купили.

Письмо до востребования

О возвращении матери Гринька узнал даже не по фирменному костюму проводницы поезда, снова висевшему на вешалке, — в передней стоял густой и раздражающе вкусный, апельсиновый дух.

Приезду матери Гринька в этот раз обрадовался сильнее, чем когда бы то ни было раньше. И дело не только, в апельсинах, этих оранжевых упругих и ароматных мячиках. Не только в них. Все последние дни Гринькину грудь распирала радость. А сегодня, в этот час, вдвойне. Его дневник, обернутый в газетную бумагу и лежавший в портфеле, теперь хранил еще одну короткую запись: «Переведен в 7-й класс». Годовые оценки, правда, не ахти какие, хвалиться нечем, но разве не приятно сознавать: он — семиклассник!

Мать сидела за столом и печально смотрела на золотистые цветочки, брошенные по синему полю ширмы. Увидев сына, его радостное и оживленное лицо, она тоже встречно улыбнулась:

— Здравствуй, сынок.

— А мы учиться кончили! — сказал он. — Каникулы!

— Это хорошо. Апельсинов тебе купила. Ешь, не жалей.

— В седьмой перевели! Показать дневник? — И, не дожидаясь, полез в портфель.

— Ишь ты, в седьмой, — не удивившись, сказала мать. — Большой уже… Года-то бегут как.

— А ты главного еще не знаешь. Я в поход иду. В туристический поход. Понимаешь?

— Понимаю, сынок. Иди, если нужно.

— Почему «нужно»! Это добровольное дело. На две недели идем…

Вавилону приятно было рассказывать, он всем интересовался, а матери Гринька объяснил за одну короткую минуту. Она только кивала и ничему не удивлялась.

— Ты апельсины-то ешь. Я много купила — восемь килограммов. Сейчас я тебе почищу.

Ровными красивыми пальцами с посекшимся лаком на ногтях она старательно сдирала пахучую толстую кожуру.

— Валя, ты устала, да? — спросил Гринька.

— Пассажиры попались такие… шумные. В четвертом часу угомонились. Хотела начальника поезда вызывать. Не спала ночь… Как тут жил-то без меня? Не оголодовал?

— Нормально жил. Колбаса, сыр. Мороженое лопал.

Валентина очистила апельсин и подала Гриньке.

— Из большого махонький вышел. То кожура как скорлупка бывает, а эта… Варенье сварю. — Она куснула острыми зубами кожуру и грустно посмотрела на сына. — Ты на меня, Гриня, не серчай. Не серчай, пожалуйста.

— За что? — спросил Гринька с набитым ртом.

— Я про Семена так порешила: не стану с ним делов я иметь. Ильиничне рассказала, все как есть рассказала — она у нас женщина бывалая, умная, семнадцатый год в поездках, — отсоветовала Ильинична. Ненадежный, говорит, человек. И то правда. Я ему, Гриня, в тот раз сказала: «Давай с сыном тебя познакомлю. Пусть посмотрит на тебя». А он ответил: «Для чего мне знакомиться с твоим сыном? Это дело совсем не первое». Видишь, как повертывает?.. И жадный. Страсть до чего жадный… Ну зачем мне такой нужен? Нет, и думать об нем не буду… Ты уж, сынок, не держи на меня обиду. Ну, ошиблась. Со всяким может случиться… Еще апельсинчик почищу.

— Ты меня, как маленького, кормишь. А сама сказала, что уже большой… Я, Валя, на тебя не сержусь. Разве я не хочу, чтобы счастливая ты была? Еще как хочу!

— Жалостный мой, — всхлипнула Валентина. — Что же счастье нас обегает?

У Гриньки тоже комок в горле стоял. Но ему-то плакать не годится. Семиклассник. Мужчина. Он сказал:

— Я фильм по телевизору смотрел. Там один инженер — который главную роль играл — говорит: «Счастье в наших руках». Поняла: в наших. Хочешь, Валя, подарю тебе на день рождения косынку? Или что сама скажешь. Хочешь?

Валентина ласково улыбнулась.

— Утешитель. — Она поднялась, у зеркала вытерла пальцем мокрые глаза, поправила медно-красные волосы. — И то правда, чего слезы лить? Не старуха. Не уродина. Все на месте… Давай, Гриня, ужинать. Еще конфет с орешками привезла. Праздник устроим. Как же не праздник, если в седьмой класс перешел. Надо отметить.

В тот вечер, наверное, в каждой квартире их большого двора — да и всего города — самыми главными людьми были мальчишки и девчонки, которые проснутся завтра утром и радостно скажут: «Хорошо-то как! Каникулы! И уроков учить не надо!»