Две Цены

Юноша икнул, полив кровью меж губ истоптанную землю, и его глаза навсегда потухли. Магистр понимал и уважал эту последнюю просьбу. Как понимал любой феларец. В этой стране люди часто жили одной лишь надеждой, которая была им иной раз вместо завтрака, обеда и ужина. И даже на смертном одре не всегда узнавали, насколько она оказывалась призрачна. Не даром говорили, что надежда умирает последней. Адлер положил руку на лоб молодого воина и осторожно провел по лицу. Белая повязка на глазах магистра окрасилась в багровый цвет, а по морщинам, как по руслам, сбежали два ручейка кровавых слез.

* * *

Большой двухэтажный дом располагался у самого края затопленного леса, на холме, окруженный неглубоким рвом и частоколом. Карнаж с интересом разглядывал эту странную постройку среди тоскливой и мрачной картины вокруг, оживляемой лишь шумом течения Бегуна в долине, куда спускалась крутая тропинка позади обиталища.

За рвом горело несколько костров. Возле них сидели люди. Где-то плакала расстроенная гитара, чей владелец мучил инстурмент в бесплодных попытках сыграть что-нибудь стоящее.

Едва слепцы и нежданный ночной гость приблизились, со скрипом был опущен деревянный мост. По другую сторону Феникса встретили всё те же стражи с перетянутыми кожаными ремнями глазами. Они не произнесли ни слова. Молча впустили и снова подняли мост, после чего разошлись к кострам, оставив «ловца удачи» в одиночестве.

Боль снова обожгла спину. Полукровка оперся рукой о частокол, переводя дух. Нет, это еще не конец. Резкие приступы, пусть и неожиданные, а временами оказывающиеся опасно некстати, всё же давали возможность передвигаться. У ран’дьянцев в период роста крыльев, который начинался после полового созревания и делился на три этапа по несколько лет в каждом со значительными перерывами, имелись некоторые особенности. Во время приступов, которые для Карнажа были мукой, а для чистокровных сородичей лишь неприятным зудом, сильно обострялись рефлексы тела, чтобы компенсировать помутнения рассудка. Ходили слухи, будто бы ран’дьянская молодежь даже по-своему развлекалась, устраивая такие игры со смертью, которые для любого акробата в феларском цирке показалось бы просто дикостью.

Отметив для себя, что частокол был возведен недавно, судя по тому, насколько свежими оказались бревна, Феникс оттолкнулся и выпрямился. Боль отступала, глухо отдаваясь в плечи. Кто-то подошел к полукровке сзади. В подобном месте следовало быть на стороже, так как сюда мог позволить себе забраться далеко не каждый. Чаще всего это был либо изрядно набедокуривший авантюрист, либо отчаянный храбрец, либо же и вовсе сумасшедший. «Ловец удачи» причислял себя к первым, но понятия не имел о том, кто из трех типов стоял позади него, поэтому резко обернулся, схватившись за кинжал.

Перед Карнажем стоял замотанный с головы до ног в грязные тряпки человек. Он глухо и тяжело дышал, робко протягивая руку к сильванийскому скакуну. Конь недоуменно пятился. Феникс преградил путь к животному, предупредительно заведя кинжал к правому плечу. Незнакомец замычал и отшатнулся, закрываясь руками. Только теперь Карнаж заметил, как за спиной этого странного типа скрывалась ещё одна маленькая фигурка, тоже замотанная в грязные тряпки.

— Что за чертовщина? — проворчал «ловец удачи».

— Феникс! Не пужай народ!

— Сыч? Проклятье! Куда ты пропал?! Не бросай меня, а то кого-нибудь из вашей братии ненароком на нож посажу.

Старый лучник с укором посмотрел на полукровку.

— Горазд, я смотрю, ты клиночек выхватывать чуть что. Спрячь! Нашел с кем воевать? Это же прокаженные.

— Сначала слепцы. Теперь эти… — одна огненная бровь полукровки озадаченно поползла вверх. — Боюсь спросить, кто в том домище обитает. Уж не вурдалаки ли?

— Нет, в этом будь уверен. Там, где фэтчи, вурдалаки носу не кажут. Они дальше, на северо-восток. Там, где некроманты жили, за рекой.

— Чудесное местечко, ничего не скажешь! — Карнаж вернул кинжал в ножны.

Маленькая фигурка опасливо подалась вперед и подошла к коню. Животное беспокойно фыркнуло. Лучник и «ловец удачи» переглянулись. Старик кивнул, прищурив один глаз. Феникс удержал коня за поводья. Маленькая фигурка протянула ручонку и осторожно погладила животное по ноге. Замотанный в тряпки незнакомец что-то умиленно промычал.

— Его дочь никогда не видела таких лошадей, — пояснил Сыч.

Прокаженный благодарно поклонился и увел свое дитя. Карнаж отвернулся, проверяя упряжь, и тут за его спиной раздался счастливый, детский смех, что неожиданно прервался болезненным хрипом и кашлем. Заметив, как полукровка после этого изменился в лице, старый лучник сам снял сумки и, кивнув в ту сторону, куда удалились отец и дочь, произнес: