Две зари

Однако принесенная в жертву лошадь даром не пропала – боги услышали мольбы того, кто их почтил.

* * *

Ночной бой вышел бурным, но скоротечным. В последнюю ночь перед поединком Святослав приказал усилить дозоры – нисколько не веря в благородство своего противника, боялся, как бы тот не утек. Тем не менее воинству Плетины удалось высадиться беспрепятственно – Святослав не мог ночью держать под плотным присмотром весь берег. С полсотни ратников устремились к Бабиной горе и внезапно выскочили в освещенное кострами пространство, стреляя наугад и меча сулицы.

Дозорные мигом встали стеной щитов, прикрывая ворота. Рог сыграл «Поло́х!»[50], но, пока бежали гриди и прочие оружники из Укрома, трем дозорным десяткам пришлось справляться самим. Они прикрыли ворота и часть окружности вала, но через какое-то время строй их был разорван и бой смешался. Среди полупогасших, полузатоптанных костров царила неразбериха, слышны были крики и вопли, звон и треск, конское ржание и грохот.

Но вот прибежали из Укрома гриди, и нападавших отогнали. Унерад со своей дружиной занял берег, отрезав их от лодок и челнов, и отступать пришлось по этому берегу. Злодеи растворились в темноте, костры разожгли заново.

– Их рыл с десяток туда прорвалось, – тяжело дыша, докладывал Святославу Годота, десятский дозора. – Да теперь опять затворились.

Собирали раненых и убитых. Своих погибло много – девять человек. Но чтобы выяснить, кому что принес ночной бой, приходилось ждать рассвета.

Святослав больше не ложился и вместе с гридями остался ждать утра у костра напротив ворот святилища. Вот наконец рассвело, стали видны лежащие тут и там тела, о которые в темноте не раз пришлось споткнуться. Чужих трупов оказалось еще больше – десятка два, что и понятно: у них были только щиты, но не было ни шлемов, ни кольчуг, поэтому перед умелыми киевскими оружниками они оказались сильно уязвимы. Подошел Унерадов отрок: при свете подсчитали челны, и выходило, что переправиться могло шесть-семь десятков.

Но вот на вал у самых ворот взобрался какой-то человек – высокого роста, худой. Кто-то тронул Святослава за плечо; князь обернулся, вгляделся. Сперва показалось, что это сам Етон, и Святослав встал, оправляя пояс. Но тут же понял свою ошибку – на валу стоял Думарь, старый телохранитель еще прежнего Етона. Тот самый, что много лет подсаживал старинушку в седло и помогал взойти на высокий престол в гриднице Плеснеска.

Думарь помахал, прося внимания. Махал он левой рукой – правая была перевязана окровавленной тряпкой.

– Княже! Святославе! Слово к тебе имею! – крикнул он, когда Святослав сделал несколько шагов к нему.

– Ну? – Святослав упер руки в бока. – Где там этот пес переодетый, князь твой?

– Мы сдаемся, княже. Условий не ставим, только просим милости твоей. Войди безопасно… именем князя моего покойного клянусь, – Думарь опустил голову. – Все, что здесь, твое, и мы все сами тоже.

Ворота растворились. Позади телохранителей Святослав вступил на двор святилища. Здесь стояло с полтора десятка человек – отроки, бывшие при Етоне, и те люди Плетины, что сумели пройти во время ночного прорыва. Святослав быстро скользнул взглядом по лицам – Етона здесь не было.

– А выползок этот где? – он взглянул на Думаря.

– Вот, – Думарь протянул ему что-то вроде пестрого мешка. – Что осталось.

Бадня шагнул к нему, взял мешок и расправил перед князем на вытянутых руках. По рядам гридей пробежал удивленный возглас, потом раздался смех. Многие узнали эту вещь – Етонов кафтан в красно-бурых греческих орлах. Этот кафтан старому Етону положили в могилу, когда хоронили. В этом кафтане три дня спустя из могилы вышел уже новый Етон, молодой. В первые дни кафтан издавал отчетливый запах могилы, убеждая всякого, что князь вернулся из Нави. Потом выветрилось, но Етон любил это платье больше всякого другого, как знак преемственности от якобы себя прежнего.

И вот знаменитый кафтан здесь – пустой. А хозяина нет.

– Пес наряженный… перекинулся обратно, чужую кожурину бросил… – пробормотал подошедший Лют. – Так чего он – утек?

– Видно, так, – кивнул Думарь. – Знойко и Сечень с ним. То два паробка были из лесной еще старой его дружины, он их при себе держал. Втроем, видно, ушли, пока вся замятня…

– Йотуна мать!

– Ты подтверждаешь, – подавляя досаду, спросил у Думаря Святослав, – что эта навья отрыжка был не старый князь Етон?

– Подтверждаю, – Думарь опустил глаза. – Все про него знаю… При мне он вот таким мальцом был, – он показал ладонью на уровне своих колен. – На глазах у меня вырос… откуда взялся и где кормился – все знаю. Прости, княже. Хочешь, казни меня, я теперь в твоей воле, а только я моему князю служил, его волю выполнял. Истинного князя моего…