Двенадцать

– Ты понимаешь, что происходит? – сказал мужчина. – Нам надо убираться отсюда.

– Отпусти ее.

Снова взрыв наверху, снова волна сотрясения по полу. Падало стекло, все начало рушиться. Дуло пистолета, впившееся ей в ребра, будто ледяной палец, указывающий на ее сердце. Мужчина дернул головой в сторону.

– Поднимайся по лестнице. Там вертолет ждет.

– Опусти пистолет, тогда пойду с тобой.

– Будь оно все проклято, на это времени нет!

С ней что-то происходит. Будто она пробуждается, и дело не только в пистолете. Будто она приходит в сознание после многих лет сна. Какая же она была глупая! Детскую покрасить, ради всего святого! Делать вид, что они просто едут на природу, будто это что-то может изменить! Дэвид мертв, и Ева мертва, и Брэд, которому она разбила сердце. Она убедила себя в том, что это не конец света, потому что на самом деле он уже случился. Вот этот мужчина, этот Лоуренс Грей, тот, кто явился к ней, как избавитель, как ангел, который приведет ее к спасению, будто ребенок, которого она носит – его собственный. Она поняла, что она должна сказать.

– Лоуренс, прошу. Сделай то, что он говорит. Подумай о нашем ребенке.

Повисло неловкое молчание, будто мгновение, выпавшее из потока времени. Лайла увидела на лице Лоуренса раздумья. Сможет ли он добраться до пистолета прежде, чем этот мужчина выстрелит? А если сможет, что тогда?

– О’кей, – сказал он. – Выводи нас отсюда.

К тому времени, когда они выбрались на крышу, лопасти винта вертолета уже крутились, вихрем обдувая крышу. Небо светилось зловещим изумрудно-зеленым светом, живым, будто огромный парник. Казалось, что сейчас вертолет улетит без них, последняя гримаса судьбы, но Лайла увидела, как пилот в кабине машет им руками. Они забрались внутрь, и Гилдер захлопнул дверь.

Вверх.

Китридж понял, что лежит ничком в грязи. Ощутил во рту вкус крови. Попытался подняться на ноги, но понял, что у него осталась только одна нога. Протез слетел с культи. Приподняв голову, увидел «Хамви», лежащий на боку метрах в ста от него, будто выброшенное на берег морское животное. Лобовое стекло разбито, из-под капота идет пар. Толпа набросилась на машину, будто стая зверей, некоторые пытались раскачивать ее, пытаясь поставить обратно на колеса, но усилия были беспорядочными. Другие стояли на машине, отталкивая конкурентов руками и ногами, защищая свое место, будто одно это обеспечит им какую-то защиту.

Китридж пополз к Тиму. Мальчишка дышал, но потерял сознание. Последняя милость. Его тело было изогнуто под неестественным углом, а на волосах была кровь. Кровь шла у него изо рта и носа. Китридж вдруг понял, что стрельба прекратилась. Мимо побежали солдаты, но бежать было некуда. На колючей проволоке висели груды Зараженных, сраженных пулями, но, приглядевшись, Китридж понял, что первая атака была пробной, что это был авангард, который должен был истощить силы обороняющихся. Собиралась новая стая, еще больше, намного больше. Она ринулась на них, заливая пространство вокруг лагеря, будто море зеленого света. Последняя атака шла со всех направлений.

Китридж приподнял Тима с земли и прижал к груди. Они оказались посреди хаоса, люди бегали, орали, падали бомбы, а они лежали в грязи, будто маленький очаг безмолвия отгородил их, защитил от уничтожения. Китридж поглядел на восток. На мгновение ему показалось, что он видит автобус Дэнни, устремившийся в темноту, но это иллюзия, понял он. Они уже уехали так далеко, что вряд ли он бы их увидел. Бог в помощь, Дэнни Чейс. Его охватило оцепенение, а вместе с ним – память о прошлом, будто дежавю. Он был здесь, и в то же время не здесь, он был мальчиком, играющим в игры, мужчиной на войне и кем-то третьим, кем он стал теперь. Перед мысленным взором проходили образы. Зараженная в свадебном платье, вцепившаяся в капот «Феррари». Вода, искрящаяся в лучах солнца, на реке, куда он не один год ходил рыбачить. Эйприл, в ту ночь, когда они сидели на подоконнике в школе, глядя в окно на звезды. Умиротворение на ее лице, после того, как они занимались любовью. Мальчик в машине, его глаза, наполненные ужасом осознания, его рука – маленькая рука ребенка – отчаянно тянущаяся, а потом исчезающая. Все это и многое другое. Он вспомнил мать, поющую ему колыбельную. Тепло ее дыхания, которое он ощущал кожей лица, ощущение себя, совсем маленького, нового обитателя этого мира. «Этот мир мне не дом, – пела она нежным голосом. – Я лишь странник в нем, а сокровища там, в голубых небесах. И зовут меня ангелы в эти врата, не смогу больше жить на земле никогда».