Двенадцать дней Дэша и Лили

Приехали Бенни, Лэнгстон и Марк.

Казалось, народ в больнице собрался на вечеринку. Родичи, чтобы убить время, доставали из сумок покупки и заворачивали их в подарочную бумагу. А может, наоборот, не хотели зря тратить время – завтра же Рождество.

Дедушку определили в палату. Доктора хотели несколько часов понаблюдать за его состоянием.

Никто из них не сказал, почему.

Я открыла записную книжку и увидела прикрепленные к ней билеты на шхуну «Клиппер-Сити».

Я забыла о встрече с Дэшем.

«Ничего страшного! – написал мне Дэш. – Для пострадавшей роговицы нет ничего лучше хлестких ветров Гудзона».

«Прости».

«Не извиняйся. Мне только что предложили подработать барменом в «Добыче пиратов».

«Потому что у тебя пиратская повязка на глазу?»

«Нет. Потому что я тут единственный трезвый».

18.00

Разрази меня гром!

Ура, ура, ура!

Обратно в «Стрэнд» пора.

Будем искать книги о старых морских пройдохах и портовых крысах.

И, запертые на цокольном этаже, мы… но об этом тсс!

Туда я тоже не попала.

И написала: «Прости. Снова!»

«Не извиняйся. «Стрэнд» в период закупочного хаоса перед самым закрытием магазина – как по мне, так самое расслабляющее место в мире. Твоя любовь ко мне безгранична!»

«Ты донимаешь покупателей, пытающихся вернуть купленные книги и получить за них деньги обратно?»

«Нет. Я развалился в кресле секции «Мы здесь, мы не такие, как вы» и собираюсь немного вздремнуть. Поэтому не извиняйся. Как дедушка?»

Кардиолог сообщил новости, когда дедуля спал.

– Я рекомендую вам устроить его в пансионат для пожилых с медицинской помощью.

Как вежливо он избежал ужасающих слов: «дом престарелых».

– Вздор, – отреагировала миссис Бэзил. – Я могу обеспечить ему необходимую помощь.

– У вас дома есть лестницы? – спросил доктор Лицо-Кирпичом.

– У меня пятиэтажный особняк. Конечно, есть.

– Еще одно падение он может не пережить. Вы готовы установить в своем доме кресельные подъемники? Подобные нововведения плохо сказываются на старых манхэттенских особняках.

– Я могу подготовить для него комнаты на первом этаже.

– Вы готовы к постоянно проживающей вместе с вами сиделке? Необходимо строжайшим образом следить за его реакцией на антикоагулянты. Судя по синякам на его лице, есть риск микроинсульта. При его состоянии лестницы представляют наибольшую опасность. Я уж молчу про лестницы в пять этажей.

Выражение лица мамы было мрачным, но покорным.

– Мы знали, что этот день придет. Будем смотреть правде в глаза или отворачиваться от нее, рискуя ухудшением его состояния лишь для того, чтобы встать перед тем же выбором несколько месяцев или год спустя?

Умом я понимала, что так будет лучше для дедушки. Но также знала, как ненавистна ему эта мысль, как сильно он будет сопротивляться, и сердце сжималось от боли. Рекомендации доктора означали увеличение продолжительности и улучшение качества жизни дедушки, однако для него самого они были равносильны смертному приговору.

Я ожидала, что миссис Бэзил начнет спорить с мамой, но она со вздохом согласилась:

– Вы правы.

– Стоит отменить рождественскую вечеринку? – спросил дядя Кармин.

Отменить пятидесятилетнюю семейную традицию. Кощунство! Ее отмена – верный знак конца света.

– Нет, – ответила миссис Бэзил. – Вечеринка будет. Этот праздник нужен нам теперь, как никогда прежде.

И тут я сорвалась.

19.00

Они называют эту комнату как-то по-другому, но фактически меня поместили в изолятор для душевнобольных: небольшое комфортное помещение с белыми мягкими стенами, мягкими креслами и отсутствием любых острых и жестких предметов, куда отводят горюющих по своим любимым людей, чтобы они могли выплеснуть все скопившееся на сердце дерьмо. Да, я так и сказала. ДЕРЬМО.

Ситуация – дерьмо.

Рождество – дерьмо.

Все дерьмово.

Меня сопровождала миссис Бэзил. Кроме дедушки она единственный человек, способный меня успокоить, хотя именно она и спровоцировала мой нервный срыв предложением отпраздновать это темное Рождество.

Я визжала. Кричала. Умоляла.

– Пожалуйста, не отправляйте его в дом престарелых! Он всегда говорил, что оставит свою семью только в гробу.

Миссис Бэзил молчала.

– Скажи что-нибудь! – потребовала я.

Она молчала

– Пожалуйста, – тихо попросила я. Искренне.