— Я знал, что вы об этом подумаете. Да, она могла прийти, когда миссис Боксдейл была в туалете, отравить кашу, спрятаться либо в главной спальне, либо еще где-нибудь наверху, подождать, пока кашу отнесут Огастасу, а затем присоединиться к нему и его жене, сделав вид, будто только что поднялась по лестнице. Признаю, такое возможно. Но неправдоподобно. Ее меньше, чем кого бы то ни было в семье, заботил дедушкин брак. Мать ее была старшим ребенком Боксдейла, она рано вышла замуж за богатого предпринимателя, занимавшегося производством патентованных лекарств, и умерла в родах, а муж пережил ее всего на один год. Маргерит Годдар являлась их единственной наследницей. Кроме того, она была весьма перспективно помолвлена с капитаном достопочтенным Джоном Брайз-Лейси. Молодая, красивая, обладательница наследства Годдара, не говоря уж о годдаровских изумрудах, и старший сын лорда едва ли могут быть заподозрены всерьез. С моей точки зрения, адвокат защиты — а им, как вы помните, был Рональд Горт Ллойд — очень благоразумно не принял ее в расчет.
— Наверное, впечатляющая была защита?
— Превосходная. Нет никаких сомнений, что своей жизнью Аллегра Боксдейл обязана Горту Ллойду. Я помню его заключительную речь наизусть: «Господа присяжные, заклинаю вас именем правосудия хорошо подумать, прежде чем сделать то, о чем вас просят. На вашей и только вашей совести решить судьбу этой молодой женщины. Вот она перед вами, юная, трепетная, сияющая здоровьем, будущее простирается перед ней со всеми его обещаниями и надеждами. В вашей власти срубить эту жизнь под корень, как вы срубаете крапиву одним взмахом своей трости; обречь невинную женщину на медленную муку ожидания близкой смерти, на последний короткий проход до места казни; покрыть ее имя незаслуженным позором, осквернить память о нескольких счастливых неделях брака с человеком, который беззаветно любил ее, и бросить в кромешную тьму бесславной могилы. — Для эффектности Глатт сделал паузу, а потом повысил голос: — И на основании чего, господа? Я спрашиваю вас! — Еще одна пауза. И наконец раскат грома: — На основании каких доказательств?!»
— Действительно впечатляющая защита, — произнес Дэлглиш. — Хотелось бы посмотреть, как бы это прошло с нынешними судьей и присяжными.
— С присяжными образца 1902 года это, во всяком случае, прошло прекрасно. Конечно, отмена смертной казни умерила театральность адвокатских речей. Не уверен также, что сравнение со срубанием крапивы не отдает дурновкусием. Однако присяжные оценили послание и решили, что не желают брать на себя ответственность и посылать обвиняемую на виселицу. Они отсутствовали шесть часов, стараясь прийти к единогласному вердикту, и когда объявили его, в зале даже раздались аплодисменты. Если бы кому-нибудь из этих достойных граждан предложили поставить пять собственных кровных фунтов на ее невиновность, подозреваю, вердикт мог бы быть иным. Разумеется, и сама Аллегра Боксдейл помогла своему адвокату.
— Может, и любила, — заметил Дэлглиш. — Вряд ли в ее жизни было много доброты. А он был к ней добр.
— Естественно. Но любовь… Мой дорогой Дэлглиш! Он был исключительно уродливым шестидесятидевятилетним стариком. А она — привлекательной девушкой двадцати одного года!
Дэлглиш сомневался, что любовь, эта бунтарская страсть, поддается столь примитивным арифметическим подсчетам, но спорить не стал. А Глатт продолжил:
— Следствию не удалось установить никаких других романтических связей Аллегры Боксдейл. Полиция связалась с ее прежним партнером. Он оказался лысым коротышкой, шустрым, как куница, пронырой с полногрудой женой и пятью детишками. Когда их дуэт с Аллегрой распался, он перебрался на южное побережье и к тому времени работал уже с другой девушкой. Он сообщил им, что с новой партнершей ладит неплохо, но в Элли камня не бросит, и если ей удастся вытащить голову из петли и когда-нибудь потребуется работа, она знает, куда идти. Даже самому подозрительному полицейскому было ясно, что его интерес — чисто профессиональный. Как он выразился, какие могут быть счеты между друзьями?
После суда жизнь Боксдейлов сложилась несчастливо. Капитан Морис Боксдейл погиб в тысяча девятьсот шестнадцатом году, не оставив потомства, преподобный Генри Боксдейл потерял жену и дочерей-близнецов во время эпидемии гриппа в восемнадцатом году. Сам он дожил до тридцать второго года. Его сын Хьюберт, может, еще жив, хотя сомневаюсь. Семейство всегда было болезненным.