Двенадцать королей Шарахая

Ихсан поджал губы и кивнул, признавая серьезность положения. Что-то подобное он и ожидал услышать, давно чувствовал, что слишком много чаяний и планов накопилось в последнее время. Если не выбрать правильный путь, все рухнет. Но в этом случае решение могло быть только одно.

– Мы пошлем Азада сюда. Ему в любом случае нужно больше образцов. Похоже, в свете двух восходящих лун их действие усиливается. Посмотрим, правда ли это и исполнится ли твое видение о женщине, посмевшей напасть на Азада. – Юсам не ответил. Он вглядывался в адишары так, словно бой из видения разворачивался прямо перед ним. – Ты меня слышишь?

Юсам вздрогнул, приходя в себя.

– Что?

– Я сказал, что пошлю сюда Азада.

Юсаму это явно не понравилось, скорее даже испугало. Но он кивнул.

– Пусть будет так.

– Мы найдем верный путь, – успокаивающе сказал ему Ихсан, когда они вернулись на корабль. – Вместе с тобой – обязательно найдем.

Юсам, человек гордый, благосклонно относился к уместной лести. Но эти слова его не обрадовали.

– Как скажешь, – сухо ответил он и велел капитану взять курс на Шарахай.

Глава 24

Семь лет назад…

Две ночи Чеда и Эмре провели у цветущих садов, две изматывающие ночи. После тишины пустыни возвращение в Шарахай казалось сном, шум города и толпы людей на Копейной улице успокаивали.

Дом Эмре, где тот жил с братом Рафой, был первым на пути. Чеда с Эмре молча обнялись на пороге.

Уходя, она подумала, что неплохо было бы затеряться в Шарахае, хоть на немножко, но знала, что этим только оттянет неизбежное, и поплелась к Дардзаде.

В полдень она добралась наконец до аптеки. Дардзада как раз тер имбирь в широкую деревянную миску. Хотелось проскользнуть мимо него и спрятаться в своей комнате, пока не пройдут следы первого столкновения с жесткокрылами, спрятать цветок адишары, тянувший к земле. Но Чеда решила, что встретит Дардзаду лицом к лицу и примет любое наказание. В конце концов, он заслужил честность, хоть подходить к нему было страшно – живот сразу забурлил, вся храбрость испарилась, как роса на солнце.

Дардзада делал вид, что никого не замечает: корень имбиря ритмично скользил по терке, наполняя комнату пряным ароматом. Но Чеда не двигалась, не уходила, и в конце концов Дардзада остановился.

Он оглядел ее быстрым взглядом, как оглядывал покупателей, пришедших за лекарством. Как будто впервые увидел ее, именно ее – не оставшегося от Айи детеныша, не нахлебницу. Отчего-то Чеде сделалось страшно, но в этот миг она гордилась собой.

– Возьми две столовые ложки нахколита, – велел Дардзада. – Смешай как следует с чайной ложкой папаина.

– С ложкой чего?

– Папаина. – Дардзада вновь налег на терку. – Порошок папайи. Поможет от укусов.

Чеда вынула ящичек, полный белого нахколитового порошка, достала уксус и замешкалась, не зная, в какой из десятков ящичков заглянуть – аптекарский шкаф занимал все стены мастерской.

– Пять направо от нахколита, три вниз, – сказал Дардзада.

Чеда смешала пасту и приложила к укусам. Они выглядели получше, но все же болели, а после лекарства боль превратилась в жжение.

Выпив воды из ведра в углу, Чеда почувствовала, что ей полегчало. Дардзада отставил имбирь и принялся размалывать скорлупу фисташек в гранитной ступке. Пестик ударялся о дно ступки, давил скорлупу, еще, и еще, и еще, как ветер, точащий камень. Дардзада злился, но не показывал этого, и так было только хуже: отругал бы уже, да покончили бы с этим.

– Принеси еще воды, – приказал Дардзада, не глядя на Чеду. – Потом выжмешь молочко. Двадцать стеблей. Не девятнадцать, не двадцать один. Двадцать. Поняла?

– Угу, – ответила Чеда и, натаскав воды, выложила перед собой двадцать толстых стеблей чаро. Разрезала первый, раскатала скалкой от самого кончика до корешка, выдавливая молочко, потом выкинула выжатый стебель в корзину под столом.

– В нем еще полно сока, – буркнул Дардзада, размалывая фисташки, вытер лоб рукавом. – Выжимай, как я тебя учил, до конца.

Чеда закатила глаза, но послушалась, шлепнула стебель обратно на стол и выжала еще чайную ложку. Всего лишь молочко чаро, а Дардзада с ним носится так, словно это слезы Тулатан.

Она продолжила работу, думая, что вот-вот Дардзада спросит, где ее носило, но он так и не спросил. Наверное, ему было не интересно. А Чеда и не собиралась рассказывать сама.

Вечером, закончив большой заказ, они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам. Все прошло не так уж плохо, хороший был день.

В своей комнате Чеда достала из кошеля засушенный цветок адишары – она специально для этого взяла в пустыню два кусочка козлиной кожи. По дороге домой Эмре грустил, что ей не удалось сорвать ни цветочка. Ничего, успокоила его Чеда. Они же все равно приходили просто посмотреть.

Это правда, но врать Эмре все равно было неприятно, тем более после того, как он чуть не умер из-за Чеды.

Той ночью она поняла кое-что: это одинокий путь. Однажды она вернется к адишарам, но не возьмет с собой Эмре, никого не возьмет. Никогда.

Чеда убедилась, что цветок цел, и, сунув его под матрас, улеглась сверху.