Двенадцать шагов. Книга 1

       Алекс тоскливо глянул в спину Сэлгеку. Позвать, что ли? Пусть заберет своего мозгоправа, он мозгом ошибся, взялся править тот, которому уже не поможешь. Ну, серьезно! Психотерапия от галлюцинации?

       Лучше уж кракен.

       — Но скажи честно, не мне, себе, — продолжала галлюцинация. — Ты действительно прячешь тяжесть ноши за шутками? Или придумал себе тяжелую ношу, чтобы играть было интереснее?

       Атэй стал совсем другим: твердый взгляд, ледяной тон, поменялась даже осанка.

       "Или всё ещё надеюсь, что приду в себя в каком-нибудь дурдоме", — мысленно договорил за него Алекс и спросил:

       — Всё? Можно теперь мертвецу свалить подальше? Задохнёмся ведь скоро...

       Воздух уже давно был полон гари. И дышать было противно.

       — Ты и этого не боишься, — ответил Атэй. — Не боишься смерти. Потому придумал такой план. Ты ходишь по краю, и каждый раз подходишь всё ближе. Так шутить веселее и играть интереснее.

       — Теперь всё?

       — Ты можешь заиграться, — сказал Атэй.

       — И? — подогнал Алекс.

       — Можешь навредить людям, подставить под удар, перепутать, что хорошо, а что плохо. Не заметить зла, не различить за игрой.

       — Понял, — кивнул Алекс, — буду бдительно следить за злом и ничего не путать. Так тебя устроит?

       — Нужно, чтобы кто-то тебе помогал, — сказал Атэй. — Как я помогаю Сэлу. Не герой — человек.

       — Рок не считается? Он, конечно, конь, но смотрит на мир определенно не по-конски.

       — Сэлгек выстрелил в змею…

       — Господа, — устало вздохнул Алекс, — это уже не смешно! Прекратите констатировать очевидное, еще и одно и то же очевидное!

       — Сэлгек выстрелил, потому что рядом был я, — упрямо сказал Атэй.

       — Эй, а как же вера в Хранителя? — удивился Алекс.

       — Кто-то должен верить, — пожал плечами Атэй. — А кто-то — видеть.

       — А если женщина? Женщина подойдет? — заинтересовался Алекс и мечтательно добавил. — Вот как заведу бабу, как начнет она мне помогать...

       Атэй качнул головой, но больше ничего не сказал. Махнул рукой на прощание, а может, просто отмахнулся. Собирался было уйти, но Алекс, и положивший было уже руку на спину Року, чтоб запрыгнуть, неожиданно окликнул:

       — Эй!

       Атэй медленно обернулся.

       — У вас утки есть? — спросил Алекс.

       Атэй так же медленно развернулся и направился прочь.

       — Нет, наверное, — пробормотал Алекс, глянул на Рока и спросил у него. — Или есть?

       Голова закружилась так, что пришлось схватиться за него и второй рукой, чтобы не упасть. Кажется, на этот раз он устал сильнее обычного. Наверное, правильно решил героически погибнуть. Кому нужны усталые полусонные герои?

       — Не, Рок, — вздохнул он, выпрямляясь. — Я так не могу. Мне надо знать. Про уток.

       И выспаться. И согреться. Иначе до рассвета можно не дотянуть.

       Если пойти по другой стороне дороги, по лесам, а у ворот дождаться, пока все убегут тушить пожар...

       Конь тихо зарычал себе под нос.

***

       На улице шумели.

       Эрретта заперла дверь на тяжелый засов, прошла к подушкам и обессиленно опустилась на них. Кости не соврали. Он погиб. Только что ей донесли весть. Она думала, что будет к этой вести готова, но оказалось, что нет. Сидела, смотрела в окно, почему-то ждала, хотя ждать было некого.

       Было обидно, очень обидно, очень жалко его, такого мелкого, хрупкого, похожего совсем не на героя — на ребёнка.

       Глупый, глупый Алекс.

       Шум за окном стих — кажется, все бросились тушить пожар. Город опустел. Так же пусто было внутри.

       В этой пустоте тихий стук в дверь грянул громом.

       Дыхание перехватило. Из-за глупой надежды. Неуместной и неправильной.

       Эрретта вскочила, бросилась к двери, рванула засов, рванула на себя дверь и замерла на пороге, забыв, как дышать.

       — Думал, моя кончина тебя расстроит, — сказал Алекс, шагнул вперед, упёрся рукой ей в грудь и втолкнул внутрь. Запер за собой дверь, расстегнул воротник, привалился плечом к стене. — Решил утешить.

       На нем была сажа и кровь. Много сажи и совсем чуть-чуть крови на одежде. И только сейчас она рассмотрела ресницы: то ли он опалил их, то ли они всегда были такие — опаленные, покрытые тонким слоем пепла.

       — Великий Д’хал… — растерянно прошептала она, думая, что, притронувшись к ней, Алекс, должно быть, почувствовал, как бешено колотится ее сердце.

       — Не угадала, — тонкие губы расплылись в слабой кривой улыбке.

       Он сделал несколько шагов вперед, шаги получились деревянными, и Эрретта поняла: он сейчас упадет. Подхватила под руку, усадила на подушки.

       — Я посплю у тебя, — чуть слышно пробормотал он, завалился на бок обхватил одну из подушек и закрыл глаза, — я вообще хотел… — дальше вовсе перешел на шепот, и Эрретта с трудом улавливала отдельные фразы. — С тобой… Только ты не… обижайся... Немного отдохнуть...

       Голос становился все тише, и ей пришлось склониться к самым губам, но последнее слово все равно не расслышала. “Утки”, послышалось ей. Она удивленно отстранилась, чтоб увидеть, что он уже спит. Осторожно прикоснулась к губам, которые оказались теплыми, живыми, настоящими.

       И тут же отпрянула, потому что это показалось тоже неправильным.

       Он был неправильным. То, что он жив. Что он здесь. Что спит, обхватив ее подушку. И возможно, видит уток во сне. Наверное, дело в том, что он такой мелкий — думала она.