Двенадцать стульев

Слово на плакате именно подчеркнуто. Это отнюдь не опечатка. Цитированное указание формулировалось регулировщиками, но иллюстрацией акцентировано каламбурное значение: «правая» – еще и «правильная». Как «правое дело». Ну а «левая» – сторона или оппозиция – не права. Шутка в 1927 году была, что называется, проходной.

От замысла к реализации: реальные и мнимые препятствия

Вопросы текстологии

Ильф и Петров приняли участие в политической интриге. Нет оснований полагать, что они это не понимали.

Дело тут не только в конъюнктуре. Скорей всего, руководствовались теми же соображениями, что и ряд других писателей. Например, Булгаков, Катаев. Многие интеллектуалы верили: с полным отстранением Троцкого от власти нэп утвердится навсегда, уровень жизни будет по-прежнему расти.

Ильф и Петров не фрондировали. Так уж совпало, что, когда создавался роман, были уместны иронические пассажи по поводу пропагандистских клише, воспринимавшихся тогда как троцкистские. Но период своего рода вольности оказался недолгим.

Соавторы еще не завершили «Двенадцать стульев», а «левая оппозиция» была уже окончательно разгромлена. Полемика с ней утратила прежнюю актуальность. Шутки, политические аллюзии, уместные до ноября 1927 года, стали рискованными. И чем дальше, тем больше. Потому у редакторов и цензоров, готовивших переиздания в сталинскую эпоху, работы хватало.

В итоге роман сократили почти на треть. Но все равно переиздавали: главная идеологическая установка, реализованная Ильфом и Петровым, оставалась актуальной: чьи бы то ни было надежды на скорое падение большевистского режима – беспочвенны, даже и смешны.

О цензорской работе советские литературоведы не упоминали до второй половины 1980-х годов. Аксиоматически подразумевалось, что писательская свобода в социалистическом государстве не ограничена. Потому разночтения в прижизненных изданиях советских писателей полагалось интерпретировать как результат стремления авторов к совершенству.

В итоге проблемы восстановления купюр и выявления цензурных искажений вообще не ставились. При подготовке очередной публикации надлежало лишь выбрать издание, отражающее «последнюю авторскую волю».

С учетом советской цензурной установки, выбор был прост. Воспроизводить надлежало последнее прижизненное издание.

Абсурдность такого принципа очевидна. Это нотариус при определении порядка наследования должен установить и соблюдать «последнюю волю» завещавшего имущество. А текстолог не решает задачи нотариального характера.

Основная задача текстолога – установление наиболее репрезентативного текста. Что до «последней воли автора», то сам вопрос о ней уместен лишь в случаях, когда заведомо исключены такие факторы, как цензурное вмешательство и редакторский произвол. Но вряд ли нужно доказывать, что применительно к советскому литературному процессу исключать это неправомерно.

Вот почему и не следует откуда-либо с необходимостью, что «последняя воля автора» – на уровне изданий – предпочтительнее, например, предпоследней. Или первой.

Наконец, репрезентативный текст нередко реконструируется на основе нескольких источников: рукописей, публикаций. Текстологическое исследование не подразумевает поиск единственного верного решения. В каждом случае главное – аргументация текстолога.

Характерно, что в СССР принцип установления «последней авторской воли» не считался единственно уместным, когда речь шла о русской литературе XIX века. Существование цензуры в тот период можно было не отрицать. Хотя без редакторского и цензорского произвола не обходилось порою даже при издании пушкинского наследия[221].

Ильфа и Петрова тоже редактировали после их смерти. Прекратился редакторский произвол лишь с выходом собрания сочинений в 1961 году. Эти публикации в дальнейшем и тиражировались. Разумеется, с дежурными ссылками на «последнюю авторскую волю».

Впервые задача научной публикации дилогии Ильфа и Петрова, была поставлена в 1994 году. Сформулировал ее писатель и литературовед В. Т. Бабенко – основатель, а в ту пору и один из руководителей московского издательства «Текст»[222].

Можно сказать, что сама идея проекта была разработана Бабенко. Согласно его плану, следовало подготовить издание каждого романа, полностью освобожденное от цензурных искажений, снабженное текстологическим и реальным комментарием.

За реализацию проекта взялись мы. Сформировали базу источников, затем провели сверку рукописей с прижизненными, а также последующими изданиями, выявили изменения, установили характер правки в каждом случае. После чего руководству издательства были предоставлены реконструированные тексты романов, уже подготовленные к публикации.