Двенадцать цезарей

Антоний после длительной и публичной связи с Клеопатрой женился на ней, не разорвав брак с сестрой Августа Октавией. Это само по себе было достаточным оскорблением, поскольку Октавиан наделил сестру неприкосновенностью, а это означало, что любое неуважение по отношению к ней было вызовом Риму: в один момент неверность Антония стала, по сути, предательством. Это было только начало. Октавиан представил соперничество с Антонием как борьбу Востока и Запада. В поддержку этих благовидных идеологических дебатов он привлек неизменную ксенофобию республиканского образа мыслей и то недоверие к роскоши, которое традиционно формировалось в Риме в неспокойные времена. Клеопатра в изображении Октавиана — это квинтэссенция чужеземной непохожести, сплав характеристик, которые в Риме считались дурными привычками: экстравагантная, праздная сексуальная хищница, политический тиран. Утверждалось, что ее женские слабости лишили Антония воинской решительности. Октавиан демонизировал Клеопатру в собственных целях — чтобы лишить Антония власти, необходимо было объявить крестовый поход за моральные принципы и ценности. Когда в конце 33 г. до н. э. срок триумвирата подходил к концу, он противопоставил старомодные добродетели своей жены Ливии расписанному яркими красками распутству врага, и, когда «цезарь счел свои приготовления достаточными, было постановлено начать войну против Клеопатры и лишить Антония полномочий, которые он уступил и передал женщине». В дополнение к необходимым мерам Октавиан потребовал у всех жителей Запада империи принести ему присягу на верность: «Поклялась мне в верности вся Италия по своей воле и меня вытребовала в вожди в войне, в которой я победил при Акции».[42]

Мы знаем, чем это кончилось для Антония. Поражением при Акции. Осадой Александрии. Самоубийством Антония в традиционном стиле, когда он бросился грудью на свой меч. Эротизированной смертью Клеопатры в результате укуса вцепившейся в грудь змеи, символизирующей победу мужского начала (Октавиана и Рима, представленных змеей) над слабой женской плотью женского Египта. Поэтическими излияниями эпохи Августа, в которых победа командующего Октавиана, Марка Агриппы, выглядит неизбежной и предопределенной. Единственный выживший из триумвирата — Октавиан. Египет аннексирован и превращен в провинцию, которая управляется не от имени Рима, но от его собственного. Победителю достаются все богатства Востока, с помощью которых Октавиан успокаивает угрожающих мятежом ветеранов-легионеров. Впечатляющая подробность, записанная Светонием: «Клеопатру он особенно хотел сохранить в живых для триумфа, и когда она умерла, по общему мнению, от укуса змеи, он даже посылал к ней псиллов [41], чтобы высосать яд и заразу». Это выглядит как злорадная мстительность — в любви и на войне все достается победителю. «Я оказывал милость всем гражданам, просившим ее»[43], — записал Октавиан в «Деяниях божественного Августа». Клеопатра не умоляла о прощении и предпочла остаться хозяйкой собственной судьбы. Краткосрочным итогом было то, что Клеопатра не присутствовала на римском триумфе в честь победы при Акции в конце лета 29 г. до н. э. Ее замещала скульптура, отвлекавшая внимание толпы от племянника Октавиана Марцелла, сына его сестры Октавии, и приемного сына Тиберия, старшего сына второй жены Ливии, которые шли в праздничной процессии. Среди «трофеев» победы на Востоке оказались первые ростки династической передачи власти.

Проблема мира для Октавиана нуждается в пояснении. Он получил власть в результате непрерывной череды консульств вслед за победой при Акции. К этой должности он добавил значительную военную поддержку даже после реформы армии, когда он отправил в отставку ветеранов. Такое приближение к военной диктатуре несло в себе опасность, его теперешнее положение слишком близко напоминало то, которое однажды занимал Цезарь. Через пятнадцать лет после его убийства у Октавиана не было никакого желания пережить собственные мартовские иды.

Он предпочел не предпринимать ничего, делая вид, что меняет все. В речи в сенате 13 января 27 г. до н. э. Октавиан объявил, что отказывается от всех полномочий, которые были предоставлены ему за победу над Антонием. В версии Диона Кассия эта речь сочетает цезарское своеволие, неприкрытое бахвальство, типичное для «Деяний божественного Августа», и некоторую степень смиренности и обаяния, с помощью которой Октавиан постоянно добивался консенсуса.

«Вы и римский народ своим благорасположением, любовью и доверием вознесли меня на вершину власти, и вот, чтобы ни у кого не оставалось мысли, что я насильственным путем удерживаю врученную мне единодержавную власть, я перед вашим лицом слагаю с себя все свои полномочия и возвращаюсь к частной жизни.

Конечно, мой добровольный отказ не может быть рассматриваем как желание бросить государство и вас на произвол судьбы, отдав вас под власть честолюбивых и порочных людей и столь же порочной черни.