Двенадцать цезарей

Что касается Гальбы, то он был предрасположен к тому, чтобы оглядываться назад. Сервий Сульпиций Гальба родился 24 декабря 3 г. до н. э. на загородной вилле близ Террачины к юго-западу от Рима. Он был младшим сыном в семье, чья знатность затмевала даже высокое происхождение Августа и его высокомерного клана (за некоторыми исключениями — например, Ливия и Домиций Агенобарб). Родословная Гальбы, со временем наглядно изображенная на стенах императорского атриума, прослеживала генеалогические линии от Юпитера со стороны отца, а со стороны матери — от жены царя Миноса, Пасифаи, неестественная страсть которой к белому быку Посейдона, вероятно, внушила современникам императора оправдание его извращенной любви к зрелым мужчинам. В 68 году подобная демонстрация родовой известности намеренно напоминала о внутренних двориках республиканского Рима с их галереями восковых масок, а также юлианские заявления о происхождении от Венеры. Это объясняется тем, что Сульпиции Гальба занимали высокое положение в эпоху Республики. Сервий Гальба, который в 145 году г. до н. э. стал консулом Рима, по утверждению Светония, был «едва ли не самым красноречивым оратором своего времени». (Время покажет, что его потомок унаследовал семейное имя, но не дарования.) Седьмой цезарь Рима также дорожил памятью своего прадеда, Квинта Катула Капитолина, консула в 78 г. до н. э., которого назвали Капитолином благодаря его роли в перестройке храма на Капитолийском холме, который он освятил в 69 г. до н. э. Нам говорят, что Гальба чтил его память, возможно, он распорядился бы выбить имя предка на пьедестале своего бюста, но, став императором, он, похоже, потерял интерес к подобным великодушным жестам. Все его склонности и усилия были направлены на сокращение расходов после расточительного правления Нерона. Подобная бережливость, достойная восхищения по своей природе, не должна была быть уделом императора. Она демонстрирует нежелание учиться на уроках прошлого и неразумное отношение к вызовам должности. За своей заботой о родословной Гальба не увидел простую вещь: в знатных семействах среди героев и творцов истории скрывались пользующиеся дурной славой глупцы, ничтожества и злодеи — и эта слепота дорого ему обойдется. В их числе был его собственный брат — вздорный банкрот, который покончил с жизнью, когда Тиберий узнал о его слабости. Влюбленный в прошлое Гальба оказался неспособен реагировать на изменившиеся обстоятельства настоящего.

До какого-то времени в его карьере сохранялся глянец предшественников. Выживший в период правления пяти императоров, чрезвычайно богатый, он был избран консулом в 33 году, затем поочередно становился наместником Верхней Германии (сюда его назначил Гай Калигула после заговора Гетулика), Африки (при вмешательстве Клавдия) и в начале 60 года — Ближней Испании. (Последнее назначение было ошибкой Нерона.) Подозрительно относясь к людям, которые пользовались слишком большим уважением, Нерон тем не менее не придал значения высокой репутации Гальбы в низах. Плутарх говорит, что он «казался человеком спокойного нрава, а преклонные его годы заставляли верить, что он будет осмотрителен и осторожен».[167] При Тиберии Гальба надлежащим образом продвигался по «пути чести» (старый император, осмотрительный и коварный, только усмехнулся предсказанию, что Гальба в старости взойдет на трон). Он благополучно служил Гаю, Клавдию и Нерону. Хотя отличием его наместничества была безжалостная воинская дисциплина, приверженный строгому соблюдению законов склад ума, прямо связанный с жесткостью характера и несомненной неподкупностью, Плутарх, в своей роли апологета Гальбы, пишет, что он «стяжал самые высокие похвалы» в Германии и Африке. Непросвещенное, не харизматичное и строго деловое проконсульство, как показывает ретроспективная оценка, принесло Гальбе триумфальные почести и избрание жрецом в три коллегии. Происхождение увеличивало его авторитет, как, несомненно, считал он сам. После тридцати лет, проведенных на государственной службе, демонстрацией своего родословного древа он отстаивал собственное превосходство, полагаясь на римскую веру в наследственность и ставя себя в один ряд с обожествленным Юлием (оба принадлежали к древним патрицианским родам, оба претендовали на небесное родство). Это было опасное соперничество. Цезарь пользовался величием семьи прежде всего для осуществления плана узаконить притязания на свою исключительность на основе единственного достижения, а не в угоду восторгам по поводу собственных добродетелей. Спустя столетие после Цезаря, в мире, наученном не доверять любым претензиям на высокорожденность (кроме семьи Юлиев-Клавдиев), предполагалось, что генеалогическое древо Гальбы само по себе гарантирует ему долгое правление. Естественно, это оказалось ошибкой, потому что Гальба был стариком.