Двенадцать цезарей

Светоний уделяет меньше места недолгим боевым действиям, в ходе которых Отон был побежден (хотя это главное событие его принципата), чем последствиям этого поражения. В его повествовании они носят обыденный характер, как если бы знамения, предвещающие гибель Отона, делали дальнейшие объяснения излишними. Отбытие императора было проклято вдвойне: он отправился в путь, когда священные щиты были вынесены из храма Марса, в дни скорби, начинавшие праздник Великой Матери богов. И то и другое предвещало дурное. К неблагоприятному религиозному прогнозу добавилось метеорологическое затруднение — разлив Тибра. Путь из Рима, который вел через Марсово поле и дальше по Фламиниевой дороге, оказался прегражденным обвалом зданий: поднявшаяся на небывалую высоту река вышла из берегов, затопив не только лежащие в долине беднейшие районы, но и места, считавшиеся недоступными для наводнений. Тацит и Плутарх добавляют к этому слухи, будто бы «стоявшая на острове посреди реки, обращенная на запад статуя Юлия Цезаря повернулась лицом к востоку», а также неожиданный пугающий феномен: «На Капитолии статуя Победы, стоящая на колеснице, запряженной парой коней, выронила из рук вожжи, словно не в силах удерживать их дольше».[201] В Этрурии, древней родине рода Отонов, вдруг заговорил бык, и это было принято за несомненное предвестие опасности.

При содействии нескольких военачальников (некоторые утверждают, что слишком многих) Отон начал достаточно активно готовиться к войне. Ему была обещана помощь семи легионов из Далмации, Паннонии и Мёзии: эти войска уже вышли в длинный путь на запад. В Риме в ходе ускоренного обучения велась запоздалая подготовка оравы солдат, доставшихся Отону в наследство от избегавшего войн Нерона. По свидетельству Плутарха, эти люди «были развращены безделием и изнежены мирной жизнью, проходившею главным образом в театрах и на празднествах», а не на военных учениях.[202] Кроме того, на службу императора были призваны две тысячи гладиаторов. Вителлий оставался в Германии, ожидая дальнейших подкреплений. Активное лидерство в его кампании принадлежало Валенту и Цецине. Слишком поздно для армии Отона перекрывать альпийские перевалы: время для данного маневра уже прошло. Вместо этого отонианцы решили создать линию обороны по реке По. Именно здесь, невзирая на предзнаменования, упоенный победами в мелких стычках и не дожидаясь прибытия восточных легионов, Отон отдал приказ начать решающее сражение. Четырнадцатого апреля, сбитый с толку противоречивыми советами военачальников, он двинул войска вперед. Нам известно, чем все это закончилось.

Плутарх оправдывает этот ошибочный тактический шаг нервным кризисом Отона и цитирует императорского секретаря, риторика Секунда: «По-видимому, и сам Отон не мог дольше терпеть неопределенности положения, не мог, по изнеженности своей, переносить непривычные для него мысли об опасности и, истомленный заботами, зажмурившись, словно перед прыжком с обрыва, поторопился отдать исход всего дела на волю случая».[203]

Это было то же самое подсознательное чувство, которое заставляет людей ставить все на карту, полагаясь на слепую судьбу, та самая бездумность и дерзость, благодаря которым Отон совсем недавно получил трон империи.

В этом первом поражении ничто не давало повода для ощущения беспомощности, но Отон уже сделал свой выбор. Судя по рассказу Светония, его решение покончить с жизнью, чтобы в дальнейшем не подвергать опасности жизнь римлян, было спонтанным. Он не отчаялся в долгосрочном успехе, не потерял веру в то, что его армия будет усилена восточными легионами. Просто ему не нравились кровопролития и чужая смерть, что было необычно для римских императоров. «Распутный Отон все еще мог одержать победу, — писал впоследствии Марциал. — Но, проклиная войну, цена которой кровь, он сердце свое пронзил и умер героем».[204] В Бедриаке он не повел за собой наступающих. Ранее он заслужил похвалу за присутствие в рядах легионеров во время марша на север: язвительные комментаторы заметили необычно долгое — одиннадцатичасовое — пренебрежение к уходу за собой. Но во время главного сражения Отон оставался в безопасности в лагере в Брикселле (ныне Брешелло). Хотя на первый взгляд это был правильный в тактическом отношении шаг, он оказался неверным с точки зрения моральной поддержки войск и лидерства. Принимая смерть, он не сделает такой ошибки.

Возможно, проблема крылась в солдатах. Принципат без военной поддержки был несостоятелен. Но то же самое можно сказать о власти с рабской зависимостью от армии, поскольку события в Риме уже показали это еще до начала военной кампании. Они приняли форму происшествия, которое Светоний интерпретировал как доказательство любви и верности преторианцев императору. Историк превратно истолковывает степень такой преданности, которая в этом случае перерастает в беззаконие и делает Отона марионеткой и жертвой преторианцев.