Двенадцать цезарей

По римским стандартам, Вителлий был высоким человеком. Это было его единственным выдающимся качеством. Он имел красное от постоянного пьянства лицо, на теле выпирал, словно нарост, выпуклый живот. Вителлий страдал хромотой, но не из-за чрезмерной полноты, а вследствие травмы бедра, полученной в состязании колесниц с императором Гаем. Трудно распознать в круглом безразличном лице его портрета восхитительного мальчика, который так прельщал и восхищал стареющего Тиберия, что всю жизнь сохранил позорное прозвище Спинтрия[208], которое говорит само за себя. У Вителлия не могло быть счастливой юности, поскольку она была «запятнана всеми пороками», говоря словами Светония. Вероятно, ответственность за это лежит на его честолюбивом отце: несомненно, Вителлий Старший, по имени Луций, получил наибольшую выгоду от пребывания сына на Капри. (Луций Вителлий три раза был консулом при Клавдии, с которым, как и отец Отона, был тесно связан. Близость императора и сенатора была такова, что именно он вместе с Нарциссом сопровождал Клавдия при возвращении в Рим после получения новостей о «браке» Мессалины и Силия.) Дион Кассий отбрасывает семимесячный принципат Вителлия, говоря, что «все его правление было не чем иным, как чередой попоек и кутежей».[209] Это является отголоском упрека Тацита относительно бездумности жизни императора, подразумевающим также некий эскапизм, который римляне, свергнув Нерона, сочли недостойным принцепса. Не следует удивляться, что, проведя юность подобным образом, Вителлий предпочел предаться другим удовольствиям, а то, что он делал это в ущерб эффективности и дальновидности правления, явилось предзнаменованием провала.

Насильственная смерть Вителлия отмечена пафосом, отсутствующим во многих источниках. Подобно своим предшественникам, Гальбе и Отону, он добился в своей смерти мимолетного величия, которого был лишен при жизни. В последнюю минуту необязательные и малонадежные люди покинули и осмеяли своего императора, который в лучшие времена обладал всеми чертами добродушного бонвивана, за исключением способности отделять потворство своим слабостям от отвратительной неумеренности. Людское отступничество оказалось закономерностью в тот год конфликтов и вооруженной неопределенности, в то время как Рим пытался идти вперед в политическом вакууме, последовавшем за смертью Нерона. Когда солдаты силком поволокли Вителлия по улицам в убогом обличье, толпа насмехалась и глумилась над ним. Ее претензии не были политическими или даже экономическими. Объектом презрения стали его телесные недостатки. В этой интерлюдии, когда ставки были максимальными, простые римляне не вспоминали протесты предков, рассерженных, например, предложением царской короны Цезарю на празднестве луперкалий: убеждения сменились мальчишеским осмеянием. Толпа швыряла в Вителлия грязью и навозом. Она обзывала его «обжорой и поджигателем», смеялась над истерзанным телом. Напрасно этот человек, который почти ни на что не претендовал, с неуместной прямотой приписывая завоевание империи своей армии, умолял о пощаде: «Ведь я же был вашим императором!» Они отрубили ему голову, чем навсегда лишили возможности получать удовольствие от яств. Потом воины крюками поволокли его тело к Тибру, точно так же, как мясники или торговцы рыбой управляются со своим товаром, и это действо, несомненно, тоже сопровождалось непристойным смехом. Богиня Минерва, которую Вителлий избрал своей защитницей, отказалась вмешиваться путем знамений или препятствий для толпы, несмотря на то что в ее честь император создал Астрономический шедевр из тошнотворных «деликатесов»: в «Щит Минервы» входили такие ингредиенты, как фазаньи и павлиньи мозги, печень щуки, языки фламинго и молоки миног, причем каждый компонент этого блюда завозился из самых далеких уголков империи.[210]