Двенадцать железных цепей

Думай, велел он себе, думай.

Всё, чего он достиг сейчас, стало возможным лишь потому, что жажда мести была сильнее чувства вины. А если продолжит – останется так же?.. Сейчас Лазару казалось, что ненависть, с которой он сжился в Хал-Азаре, слегка притупилась. Он видел Ольжану и других жертв своего чудовища. Встречал людей, чьи жизни слетели с оси после того, что он, Лазар, затеял, и впервые допустил мысль: может, действительно остановиться?

Он уедет. Пан Авро изловит чудовище. Ольжана отрастит волосы. Йовар вернётся в Чернолесье.

Лазар стиснул виски.

Нет, думал он. Нет, нет. Нельзя останавливаться на полпути.

Он заставил себя вспомнить времена Хал-Азара, когда его бесплотные мысли о мести стали превращаться в намерения, – и тихую злобу, привычную, как боль в повреждённом суставе. И, что бы он ни делал, куда ни девался, он нёс на себе то, что сотворил с ним Йовар, – и он ещё ничего не добился. Йовар оправится от своего заточения и заживёт как раньше, что бы ни говорил пан Авро. И даже если теперь Йовар начал сдавать, это не отменяет его прошлого.

«А сам-то сейчас лучше?»

Отвратительное малодушие, подумал Лазар, пытаться себя оправдать. Но и рушить всё, что выстраивал, – тоже.

Он уже всё это затеял. Уже вовлёк больше людей, чем хотел, но самое бестолковое, что он мог сделать, – всё бросить. Это бы означало, что Лазар просчитался ещё в самом начале, когда решил, что игра стоит свеч, а уничтожение Йовара – той смуты, которую принесёт чудовище.

Нет, подумал он. Выбрал дорогу – так пройди её до конца.

Он выложил на стол тяжёлую литую пуговицу с кубретским узором. Юрген сорвал её с кафтана Баргата, а Лазар нашёл на полу – и не то чтобы он сразу придумал, как поступить, но решил, что хорошо бы иметь возможность.

Лазар раскрутил пуговицу, как волчок. Пуговица вертелась, поблёскивая металлическим отливом, и Лазар, задумчиво за ней наблюдая, понял, что загнал себя в капкан. Любое его решение так или иначе ошибочно. Так что теперь делать? Не рассуждать о своих действиях? Закусить удила – и нестись к самому концу?

Любопытно, подумал он отрешённо, пану Авро действительно так понадобились волосы Ольжаны – или это просто изощрённая попытка выбить его, Лазара, из равновесия? Воззвать к его слабостям. Обратить против него его же крохотную нелепую привязанность, которая наверняка угадывалась даже за показным откровением. Чем пан Авро думал? Мол, незнакомые жертвы недостаточно поразили, раны Ольжаны не тронули до глубины души, а вот прилюдно обрезанная коса… Как соломинка, сломавшая хребет верблюду.

Тут же одёрнул себя: глупости. Стал бы пан Авро вести такие мелочные игры?

Лазар накрыл пуговицу ладонью. Та упала и мелко задребезжала под его рукой.

Достаточно.

Он замер, настраивая себя на нужный лад. Каждый раз, возвращая себе чародейскую силу, переживал, не разучился ли, но разум всегда отзывался послушно и радостно, точно не было ни дня перерыва. Это ведь его единственное по-настоящему любимое дело, подумал Лазар с грустью, а он столько лет не решался покинуть орден и жить вольным чародеем. Стал бы развиваться в колдовской науке, как хотел бы, и о нём обязательно пошла бы слава. И тогда его ждала бы либо облава от башильеров, либо весточка от Драга Ложи, вынюхавшей убийцу и шестого ученика Нимхе, – а может, и вовсе месть от хал-азарских колдунов, узнавших о его башильерском прошлом и причастности к казни Айше из Хургитана. Сейчас Лазар не представлял, что у него могла бы сложиться иная спокойная жизнь. Что-то всегда было сломано. Что-то всегда шло не так. А просто влачить существование монаха-дахмарзу… или вечно прятаться у достопочтенного Залвата из Шамбола, боясь заявить о себе остальному чародейскому миру…

Пытки Кажимеры не страшнее этого.

Лазар качнул пальцами, и над столешницей заклубился чёрный дым. Оформился в Сущность из Стоегоста: дымчатая фигурка повторяла чудовище в полный рост. Лазар подвигал рукой, поворачивая чудовище так и этак, рассматривая выколотый глаз и рубцы на месте сорванной маски. Он испытал укол сожаления. Глупое, по сути, создание – это Лазар был виновен в том, что оно сделало. Боль, которую причиняли чудовищу, он ощущал странно – словно мучили беззащитную животину, хотя Лазар и признавал, что без выколотого глаза и сорванной маски его изобретение натворило бы куда больше страшных дел. Конечно, лучше уж так, но… Он вздохнул. Всё равно – ему было жаль. И чудовище нравилось Лазару гораздо больше, чем дружинник, которым оно когда-то было.

Он попытался вспомнить, как выглядел Беривой, зашитый в эти волчьи шкуры. Был ли он похож на Баргата? Наверное, был. Оба молоды, красивы, с дерзкой выправкой. Не гнушались жестокости. Лазар невесело усмехнулся: со стороны – лучшая цель для калечного чародея вроде него.

Чудовище из чар рыскало по столешнице. Сейчас ночь – ясное дело, вынюхивало след Ольжаны. Но хоть Лазар и не мог перекроить своё создание на расстоянии, он был способен ненадолго сбить его с пути, придумав задание поновее.