Двенадцать звезд

…Но тишина внезапно рассыпалась, разбилась на осколки. То песня трепетала, что стены камня, преграды и препоны и сами силы тьмы пронзила светом. Его объяла нежно ночь, исполненная звезд, лесные шорохи и ароматы струились в воздухе, а в ветвях пели соловьи. И пальцы тонкие скользили по флейте иль виоле, а та, прекраснейшая всех, что были, есть и будут, на хóлме одиноком танцевала в мерцании одежд.

Во сне, казалось, он запел, —
И громко глас его звенел, —
О битвах Севера былых,
Деяньях славы вековых…

Ему почудилось, что сверкающий отблеск, упавший с высоты и рассекший воронку, вонзился в самое сердце.

Долгузагар отнял руки от мокрого от слез лица, и ему показалось, будто он все еще бредит: он увидел того самого златовласого эльфа, который лечил его и которого он бросил у дороги вместе с магом.

Но вокруг в ночи горели костры, у которых пели, пили, смеялись и плакали люди, опьяненные сладостью и горечью победы, а эльф сидел совсем рядом. Когда он убрал невесомые руки с плеч Долгузагара, тому на миг привиделось серебристое сияние, окутывающее тонкие как у подростка кисти. Потом комендант поднял взгляд и увидел в светлых глазах себя: бледное, как у покойника, лицо, ямы глазниц, спутанная грива темных волос — а черные зрачки, расширившиеся в темноте, словно отражали…

— Ты помнишь меня? — спросил эльф.

Все окружающее преобразилось — не в видение, а в музыку — лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы отогнать бездонный ужас.

— Да… да, я помню тебя, — услышал Долгузагар собственный голос, в сравнении с голосом эльфа напоминавший то ли скрежет ржавой цепи, то ли клекот стервятников. — Это ты пел про свет во тьме и надежду в горе?

— Да, я, — отвечал зеленолесец.

Значит, это его голос, вначале такой далекий и слабый, заставил грозовой щит содрогнуться и отступить.

— Но как ты услышал мое пение? — спросил собеседник, и Долгузагару пришлось сделать над собой усилие, чтобы воспринять пленительные гармонии как обычные слова адунайского. — Ведь когда меня позвали к тебе от костра, где я пел, ты ни на что не обращал внимания, не видел и не слышал, только плакал…

— Не знаю. Я просто услышал твой голос и пошел на него, как на свет. Ты опять вылечил меня. Зачем?

— Ты спас мне жизнь, — сказал эльф, — а я даже не успел поблагодарить тебя. Позволь мне помочь.

И снова эта музыка, обнимающая весь мир, нежная и прекрасная, но вместе с тем исполненная неизреченной скорби…

Долгузагар пожал плечами.

— Пожалуйста. Только я — ходячий мертвец. Слуга твоего врага. Зачем ты помогаешь мне?

…а вот вторая мелодия, что стремится вслед за первой: громкая и тщеславная, бесконечно повторяющаяся, лишенная красоты, схожая с трубным ревом.

— Я вижу, что тебе больно, — тихо произнес эльф и прикоснулся к своей груди там, где под зеленой вышитой рубахой билось сердце.

Долгузагар опустил взгляд и увидел, что его собственная исхудавшая рука вцепилась в грязный подкольчужник, словно пытаясь сдержать болезненные удары сердца. Он посмотрел на эльфа и понял: да, тот чувствует, как в черную дыру утекает жизнь морадана.

— Ты ранен, а я никогда не оставлю раненого без помощи, — продолжал эльф. — Скажи, что с тобой? Твое тело выздоравливает, но твоя душа…

Комендант содрогнулся.

— Эта воронка… — хрипло выговорил он. — Мой господин зовет меня.

— Он мертв, — спокойно произнес собеседник. — Саурон мертв.

Долгузагар вздрогнул, но тут же покачал головой.

— Повелитель умеет не умирать, он зовет меня, я чувствую.

— Но как такое может быть? — спросил эльф. — Ты ведь не черный маг, значит, он не вкладывал в тебя ни свою силу, ни свою волю.

— Ты не понимаешь, — сказал комендант. — Он вложил свою волю во всех нас, во всех, кто служил ему. Или это мы вложили в него свою волю, которая пребывает вместе с ним там, за чертой, и влечет туда и верных, и предателей.

— Даже предателей… — медленно проговорил зеленолесец.

— Да, — произнес Долгузагар. — Я приносил присягу защищать Башню до последней капли крови. И нарушил ее, когда бежал оттуда после гибели Повелителя. Испугался, что нас всех убьют.

— Но послушай, ведь это значит, что твоя воля не отдана ему! А если ты не хочешь, никто не может заставить тебя следовать за ним.

Морадан махнул рукой:

— Я предал Повелителя, и неединожды. Справедливо, что он требует меня к расплате, — он оперся локтями о колени и спрятал лицо в ладонях. — Лучше бы я остался в Башне, давно уже был бы мертв…

Эльф вдруг рассмеялся.

— Нет, не справедливо! — воскликнул он.

Долгузагар недоуменно на него уставился, а собеседник снова положил руки ему на плечи.

— Ты знаешь, как погиб Саурон?

Комендант вздрогнул, вспомнив свой сон.

— Он погиб не в Башне, — повторил он слова мага.

— Точно! На Амон Амарт! — кивнул эльф, встряхнув своими пшеничными волосами. — И что это значит?

— Что это значит? — недоуменно повторил Долгузагар.

— Что он первым оставил Барад-дур и бежал, бросив вас на произвол судьбы! А значит, за ним нет права требовать тебя к расплате!

Морадан уставился на своего собеседника.

— Бежал?

— Бежал.