Двенадцать звезд

Долгузагар было обрадовался, но, сделав глоток, отставил оловянный кубок на дальний край сундука.

— С вином что-то не так? — с лица Гвайласа сбежала улыбка.

— Нет. Со мной, — хрипло сказал Долгузагар. — Можно мне воды?

Вино было то самое, что он пил ночью у дороги из большой оплетенной кожей бутыли: богатое вкусом, с ярким ягодным букетом и пряными оттенками в аромате. То самое, что, степлившись, приобрело тошнотворный привкус крови.

Бывший комендант выпил воды, а потом взял свой сверток и бережно освободил слежавшиеся мятые листы из кожаного плена. Бумага была чуть влажной на ощупь, но чернила не расплылись. Долгузагар тщательно разгладил листы на колене, аккуратно сложил их и протянул Гвайласу:

— Это тебе. Пусть будет у тебя, когда меня не будет.

Рука эльфа, уже протянутая к пачке, застыла в воздухе.

— Хорошо. Но взамен и ты пообещай исполнить мое желание, — произнес Гвайлас.

Морадан удивленно на него уставился.

— Я могу исполнить твое желание? То есть я хочу сказать — у тебя есть желание, которое может выполнить неупокоенный мертвец?

— У меня есть желание, которое можешь исполнить ты, — спокойно отвечал зеленолесец. — Обещаешь?

— Конечно. Обещаю. А какое?

— Сейчас, подожди немного…

Гвайлас вытащил из-за сундука, служившего им столом, обтянутый кожей плоский короб высотой примерно по колено и поставил его на пол.

— Откроешь?

Бывший комендант наклонился, открыл хитро сделанную защелку и поднял крышку.

Внутри стояла небольшая арфа. Долгузагар достал ее из футляра и поставил на колени: два ряда бронзовых струн отозвались еле слышной дрожью. Благородное темное дерево ало-коричневого оттенка в сумерках казалось почти черным, а по раме серебристой дорожкой бежала инкрустация — побеги плюща. Арфа, на вид тяжелая, на самом деле оказалась легкой, словно редкое дерево, из которого она была сделана, твердостью, но не весом приближалось к железу.

Человек легонько коснулся одной струны, и та ответила неожиданно звучно, а ее эхо долго медлило в шатре: вино цвета гречишного меда, налитое в простую чашу светлого дерева. Долгузагару стало любопытно, и он коснулся другой струны, а потом еще и еще одной… Сонное дыхание трав позднего лета, клонящихся под тяжестью росы, хоровод снежинок среди бронзовых крон дубравы, туман, поднимающийся из оврага как вскипающее молоко.

За звуком каждой струны стояло нечто особое, как бы назначенный ему образ, который возникал в голове морадана, несмотря на то, что этот мир, мир лесов и трав, текучей воды и льда, мороси и капели был почти неведом ему, жителю Юга.

На пробу он быстро провел пальцами по нескольким струнам. И разумение, не в силах перебирать картины с той же скоростью, с какой рука перебирает струны, соединило образы в единое видение. То была зимняя охота: сквозь чащу, сбросившую листву, уносился прочь белый олень, заливисто и гулко перекликались рога, морозный воздух зажигал щеки румянцем, а под копытами коней звенели камни, ломались заиндевевшие травы и трещал узорный лед ручейков.

— Это волшебная арфа, — произнес потрясенный Долгузагар. — Она поет об эльфах и для эльфов. Ее голос не для людей.

Гвайлас вдруг протянул руку и резко ударил по струнам. Бывший комендант вздрогнул: на сей раз арфа отозвалась лязгом мечей, тяжелым ударом секиры, которая, пробив сталь, вонзается в дерево щита. Это уже было вполне по-человечески.

Он осторожно прижал струны ладонью, словно успокаивая инструмент, и поднял взгляд на эльфа.

— Пусть эта арфа будет с тобой, пока ты жив, — ответил Гвайлас на вопрос в его глазах.

— Но какой в этом смысл?!

— Этой арфе нужен хороший хозяин, — произнес эльф.

— Но я… — Долгузагар растерянно уставился на арфу. — У нее струны в два ряда! Я понятия не имею, как на ней играть!

— А ты попробуй, — посоветовал Гвайлас.

Крученая бронза словно притягивала к себе кончики пальцев. Морадан вздохнул, закрыл глаза и прикоснулся к струнам.

В этом звоне не было ни складу, ни ладу, образы, вызванные звуком каждой отдельной струны, мешались друг с другом, теряли очертания, рассыпались. Но Долгузагар терпеливо пытался поймать и уловить переходы и сочетания звуков, в которых был смысл.

Это походило на работу с диковинным оружием, привезенным с далекого Юга или сказочного Востока: волнообразным нгерисом, или копьем с зазубренными веточками от наконечника до середины древка, или мечом с серповидным крюком на конце. Сначала ты вовсе не понимаешь, что делать с эдакой кочергой, но стоит дать оружию свободу, как оно само начинает направлять руку и тело.

Вот. Этот перебор — три струны — работал: «Тихо падает снег, заметая следы… Ты уже не вернешься с этой войны…».

Не открывая глаз, Долгузагар оторвал левую руку от арфы и протянул ее эльфу.

— Что? — спросил Гвайлас.

— Перо. Чернила. Бумага.

— Но зачем? Ты же сочиняешь не на бумаге.

— Я не сочиняю. Надо записать. Она диктует стихи и мелодию. Раз я не умею играть, надо хоть слова записать.

В пальцы ему сунули перо, руку взяли и опустили кончиком пера в какую-то жидкость. Бывший комендант открыл глаза и увидел, что вместо чернильницы Гвайлас макнул перо в его нетронутое вино.