Дверь, открытая всегда

– Успокойтесь, – в разговор вступает еще один, немолодой, полноватый человек, похожий на средних размеров карася. – Мы же даже не знаем, когда именно была украдена чаша. От наших истерик и самобичеваний никому не станет легче. Наоборот, именно сейчас мы должны держать себя в руках и не раскисать. Достаточно нам одного несчастного случая…

– Несчастного случая? – настораживается старичок.

– Да, Валентин Прокопьевич. Вам еще не доложили? Геннадий так переживал случившееся, что бродил по городу как сомнамбула, не глядел по сторонам, пошел через дорогу на красный свет и… сейчас в больнице…

– Гена в больнице?! Что с ним? Насколько все серьезно?!

– Я был у него с утра. Разговаривал. Вроде все обошлось сотрясением мозга и несколькими ссадинами и синяками. Просил, чтобы сразу же после нашей встречи кто-нибудь дошел к нему, рассказал о результатах, планах…

– Да… Это всем нам урок. Сейчас необходима высшая сосредоточенность. Если мы все разляжемся по больницам с травмами и инфарктами…

– Валентин Прокопьевич? Сердце? Принести лекарство? – серьезно спрашивает похожий на карася мужчина.

– Ах, оставьте! – старичок досадливо машет сухонькой лапкой и как бы незаметно кидает в рот что-то из маленького пузырька. – Я так понял, что сильно рассчитывать на нашу доблестную милицию мы не можем, – черноволосый Георгий яростно кивает головой. – Следовательно, необходимо разработать собственный план поисков. В конце концов, ремесло историка в чем-то сродни ремеслу детектива…

Полутемный, довольно большой зал. На возвышении стоят ряды скрепленных между собой стульев. Перед ними лежат расстеленные маты, сверху свисают канат, трапеция и еще какое-то веревочное приспособление. На нем деловито и однообразно крутится в воздухе девочка лет 14. Стоящая внизу девушка страхует и брюзгливо повторяет:

– Света! Спину прямее! Прямее спину, я говорю! Носок жестче!

Еще полтора десятка мальчиков и девочек разного возраста заняты своими делами. Кто-то жонглирует, кто-то разминается на матах, кто-то стоит на руках, двое малышей под руководством старшего мальчика отрабатывают какую-то сценку. Анка под руководством женщины постарше выполняет акробатический каскад. Женщина хлопает в ладоши и командует:

– Фляк – рендап – сальто! Фляк – рендап – сальто! Аня! Опять ноги не разогрела как следует! Фляк – рендап – сальто!

Из коридора в зал заглядывают Сережка и Шпень.

– Тут она, – говорит Сережка. – Занята вон.

– Ништя-ак! – восхищенно тянет Шпень, как завороженный глядя на кружащуюся на трапеции девочку, мальчика-жонглера и других детей. – Вон та, что ль?

– Да нет же! Не узнал Анку? Вон она, сальто крутит, видишь? Рядом ней – руководительница ихняя.

– А-а-а! – Шпень не сводит глаз с зала, машинально достает сигареты, не глядя предлагает Сережке. – Будешь?

– Не здесь же! – шипит Сережка, берет сигарету. – Здесь нельзя. Пошли пока на крыльцо, покурим.

– Ну пошли, – Шпень с сожалением отрывается от заворожившего его зрелища.

Мимо мальчишек в раздевалку проскальзывает малыш лет шести в костюме Арлекина. Увидев Сережку, он показывает пальцем и, кривляясь и картавя, поет:

– Сережка – дурак, курит табак, спички ворует, Анку целует!

– У-у, я тебе сейчас! – Сережка корчит страшную рожу, делает шаг вперед, растопырив руки. Малыш с веселым визгом убегает.

Анка и мальчишки разговаривают, сидя на скамеечке в раздевалке. Пожилая гардеробщица подозрительно косится на Шпеня, морщится.

– Первый этап проходит нормально, – докладывает Сережка. – Шпень ходит по рынку, мы с Родионом и Тахиром по очереди его караулим. Пока никто не заинтересовался…

– Может, они уже совсем уехали? – предполагает Анка.

– Ну да, как же! – возбужденно шепчет Шпень. – У них же связи с теми, с заграничными, нет. Они ждать будут, пока те на них выйдут. А тут я… хожу, гуляю…

– Шпень, а чего ты вообще-то на рынке делаешь?

– Чего, – Шпень пожимает плечами. – Живу, работаю…

– Работаешь? – удивляется Анка. – Как это?

– Так тебе все и расскажи! – ухмыляется Шпень и подмигивает Сережке.

Что-то вроде гостиничного номера. Двое мужчин сидят в креслах. Лица одного из них не видно, он прячется в тени. Второй – тот самый собеседник толстяка на веранде, с зверушечьим лицом. Он медленно пьет коньяк из небольшой рюмки. Вторая, пустая рюмка и бутылка стоят на низком журнальном столике. Желтый свет настольной лампы играет в напитке. Разговор идет на английском.

– Я не предлагаю вам выпить, потому что настал самый острый момент операции, и ваши мозги должны быть кристальны. Вы понимаете, чем рискуете?

– Да, мистер Стоун.

– Вы не выполнили простейшей задачи. Чаша была уже у вас в руках и вы ее упустили.

– Кто же мог знать, что вмешается мальчишка, беспризорник… Мотыль испугался…

– Меня не интересуют российские беспризорники! – брезгливо цедит Стоун. – Меня интересует чаша. Когда вы сможете обнаружить этого… Мотыля… и какое содействие вам требуется?

– Пожалуй, только люди. Сами понимаете, у меня нет связей в криминальных кругах…

– Раньше надо было думать! У меня, конечно, есть здесь люди. Но я не хотел бы их «светить». У вас есть конкретный план?

– Да, разумеется.