Дверь, открытая всегда

Шпень стоит у входа на рынок, смотрит, как наперсточники дурят народ. Откровенно развлекается, лузгает семечки. Неподалеку у ларька стоят Тахир и Родион, наблюдают за Шпенем и едят мороженое.

– Ты русский язык хорошо знаешь, да? – спрашивает Тахир. – Хорошо учишься?

– Я лучше по математике, – отвечает Родион. – По русскому у меня так… тройки… четверки…

– Все равно… – Тахир задумывается о чем-то, потом решается. – Я тебе стихи прочту. Свои. Если там что не по-русски, ты мне скажи.

– Ну… давай… – удивленно соглашается Родион.

Души людей позабытых,
Вплавлены в серый гранит,
Недобрый северный город
Их тепло сохранит.

И станет чуть-чуть теплее

Каменная вода
И станет чуть-чуть добрее
Морда седого льва.

И северная королева

В серебряной пене дня
Вглядится в прозрачный сумрак
И увидит – меня.

Читая, Тахир волнуется и смотрит на ботинки Родиона. Акцент у него сильнее, чем обычно.

Потом некоторое время оба молчат. Наконец, Тахир не выдерживает:

– Ну, что, глупо, да?

– Да нет, что ты! – торопливо возражает Родион. – Нормально… Да нет, хорошо даже. Как настоящие… То есть, я не то хотел сказать… И по-русски все… А королева – это кто?

– Так, девушка одна… – Тахир неопределенно машет рукой.

Мотыль идет по Лиговскому проспекту, смотрит на дома, что-то припоминая. Останавливается возле облупившейся, разбитой двери, отворяет ее, заходит в парадную, поднимается по грязной лестнице. Останавливается возле высокой двери, шевеля губами, читает надписи на звонках, потом звонит. Дверь открывается очень не скоро, Мотыль успел за это время прочитать все надписи на грязных стенах. На пороге – сгорбленный старичок в шерстяной кофте, в войлочных тапках, с водянистыми, но живыми голубыми глазами.

– Здрасьте, дядя Петя! – говорит Мотыль. – Пришел вот, – он протягивает старичку полиэтиленовый мешок, из которого торчит горлышко бутылки и хвост копченой рыбины.

– А, Васятка! Вспомнил, наконец, старика! – дядя Петя явно обрадовался, принял у Мотыля мешок, сделал свободной рукой приглашающий жест и шустро заковылял вглубь квартиры по длинному полутемному коридору. – А у меня как раз и картошечка сварилась, – бормочет он себе под нос.

Мотыль и дядя Петя сидят в довольно большой, но заставленной разнокалиберной мебелью комнате. На застеленном клеенкой столе перед ними откупоренная бутылка, стаканы, крупно нарезанные помидоры, огурцы, квашеная капуста в банке, разделанная копченая рыбина на газетке. Дядя Петя осторожно достает из высокой эмалированной миски горячую, сваренную в мундире картошку, раскладывает ее на столе.

– А вот послушай, Васятка, что я сегодня сочинил, – говорит дядя Петя. – «Съел от «Самсона» холодец, и сразу станешь – молодец». И вот еще: «Наши пельмени – просто объеденье. Тот, кто ест их на обед, никогда не знает бед.» Нравится?

Мотыль смотрит на старика с изумлением и тревогой.

– Дядь Петь, ты чего это?… Заболел, что ли?

– Да нет! – дядя Петя с досадой машет рукой. – Не понимаешь? Это я рекламу сочиняю. И посылаю на всякие конкурсы. Знаешь, разные фирмы объявляют, чтобы свою продукцию рекламировать? Вот. Два раза дали поощрительный диплом, и один раз победил. Выиграл пресс для выдавливания чеснока. Потом покажу. На котлетах мои стихи есть и еще на порошке от тараканов. За это как раз и приз. «Будь ты трижды таракан, все равно попал в «Капкан»». «Капкан» – это так порошок называется.

– Ну, дядь Петя, ты даешь…

– А что? Мое искусство радость людям приносит. Жалко только образования у меня маловато. Два класса всего. Да и то в колонии. Ну, я сейчас наверстываю. Стихи читаю. Вон Пушкина купил, Есенина…

– Дядя Петя, ты же – вор…

– Был вор. Был, Васятка. Ты ж знаешь – завязал я. Давно уже. Не по зубам мне нынешнее время. Не понимаю я в нем ничего…

– А я к тебе за советом…

– Ежели по воровским делам, извини. Ничем помочь не смогу.

– Да я и сам не знаю. Влип я, дядя Петя. Взял вещь, с которой не знаю, что делать. А вокруг – иностранцы всякие, другие непонятные люди… Им за эту фигню человека убить – как чашку воды выпить. Мальчишку вон чуть не кончили. А он вообще – сбоку припеку. Помог бы ты мне от нее избавиться. Хоть за полцены. У тебя ж, небось, старые-то связи сохранились. Я б и тебя не обидел…

Дядя Петя тяжело вздохнул, разлил вино в стаканы.

– Бери, Васятка, картошечку и рассказывай все по порядку. Где вещь-то твоя?

– Схоронил в надежном месте…

Шпень вразвалку идет по рынку, жует яблоко, делает вид, что чем-то занят. Трогает спортивные штаны с ярко-желтой надписью «адидас», что-то спрашивает у продавца-кавказца, начинает торговаться. При этом глаза его бегают из стороны в сторону. Вдоль параллельного ряда прилавков следует Сережка. Мальчишки видят друг друга, но делают вид, что незнакомы. В отличие от притворно расслабленного Шпеня, Сережка – откровенно напряжен и сосредоточен.