Дверь в сказку (СИ)

Баба Маня собралась помирать. К этому делу она подошла более чем серьезно. Она вообще, все в жизни делала не спеша и очень тщательно, а тут уж сам Бог велел. Для начала она навела в своем маленьком домике просто идеальный порядок. А то ведь люди придут, если в доме что не так - это хозяйке укор. Занавесочки белые, крахмальные, висят ровненько, как по линейке. Ни пылинки, ни соринки не найти, даже если захотеть. Поправив скатерть на столе, она достала из кладовки обшарпанный деревянный сундучок и поставила его точно посередине стола. Тут все документы, чтобы не искать людям, не утруждать себя. Потом переоделась в заранее заготовленную, тщательно выстиранную и выглаженную одежду, аккуратно повязала белый платочек. Вот вроде и все, готова. Подняла крышку сундучка, взяла в руки лежавшую сверху фотографию и вгляделась в любимое лицо. Потом неожиданно весело подмигнула: "Ты меня, Лешка, там заждался поди!" и положила пожелтевшую карточку на место. Пальцы коснулись мягкой и плотной материи. Подарок жениха на свадьбу, коверкотовая комсоставовская гимнастерка. Ах, как она тогда радовалась обновке! Ах, как смотрелась эта гимнастерка на тонкой и гибкой девичьей фигурке!

Баба Маня легла на кровать, сложила руки на груди и закрыла глаза. Она знала, что её часы отсчитывают уже не минуты, а секунды. Откуда? Так она была женщиной знающей, как раньше говорили - ведающей.

В поселке к бабе Мане относились с уважением, переходящим в почтение. Даже цыганский баро, который своих толстых и крикливых баб гонял по двору пинками, всегда здоровался с ней первым. А куда деваться, телефона в "Цыганке" отродясь не было, случись что, "скорой" не дождешься, а баба Маня вот она, и помочь всегда готова. Хоть днем, хоть ночью постучись, если беда - не откажет. После же случая с Колькой Макеем, даже последний бич и алкаш, встречая маленькую старушку, семенящую по своим делам, торопился продемонстрировать чудеса вежливости. Тогда Николай Макеев, откинувшись в очередной раз с зоны, давал гастроль. Впервые он попал в тюрьму прямо со школьной скамьи. С тех пор садился не раз, и хоть статьи УК были и разными, но причина была всегда одна - глупость. Задерживаться на воле он совершенно не собирался, и дым стоял коромыслом. Разбегались с визгом поселковые шалавы, расползались по кустам избитые в кровь собутыльники, а Макей ревел, как лось в период гона, и шарился по "Цыганке" в поисках не набитой еще морды. Вот только наткнулся его, мутный от многодневного запоя взгляд на старушку, и двухметровый детина, будто на стенку налетел. А потом Колька отправился домой, где и проспал, аки младенец, до приезда ментов. Ведь он еще по дороге сюда, из мест отдаленных, успел начудить, так что тюрьма его не миновала. А к бабе Мане стали относиться не только с уважением, но и с опаской.

Когда в часах жизни Марии Антоновны Кузьминой падали вниз последние песчинки, её тело вдруг выгнулось дугой и забилось в конвульсиях. Потом обмякло и застыло неподвижно. А потом баба Маня спустилась с кровати одним плавным и тягучим движением. Она подошла к столу и снова взяла в руки фотографию из ящика. Вздохнула тяжело: "Ну вот Алешенька, опять наша встреча откладывается. Нет моей вины в том. Такие как я, могут долго жить, если силу свою беречь будут. Я же её не берегла, всю людям отдавала, хотела побыстрей с тобой встретиться. Да видно не судьба" Она аккуратно положила карточку в сундучок, поверх тускло блеснувших орденов, и убрала хранилище своих документов на прежнее место в кладовке. Все движения маленькой сухонькой старушки были точными, экономными и какими-то легкими, как будто не весила она ничего. Если бы её увидел кто-то посторонний, он бы удивился: "порхает бабка, как мотылек!" А вот если бы за ней наблюдали люди, которые такую пластику у своих подчиненных вырабатывали годами, то они уважительно покивали бы головой: "Подготовочка - высший класс! Старая школа! Да и талант немалый!"

***

Холодный ноябрьский ветер гнал злую поземку и бросал в лицо пригоршнями снежной крупы. Низкое, затянутое тучами небо, казалось, висело над прямо над головой, настолько близко, что можно дотронуться. Если бы по центральной и единственной улице "Цыганки" в этот поздний час шел кто-нибудь, то он непременно услышал бы возню в одном из проулков. А, услышав, прибавил бы шагу, уж больно характерными были звуки: сначала звяканье, потом бульканье, а потом кряхтение. Опытный человек без труда опознал бы звуковой ряд, и не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сообразить, что последует далее. После совместного распития обычно идут громкие разговоры, заканчивающиеся мордобоем. Либо собутыльники друг дружку мутузят, либо первого встречного. И в том и другом случае желательно находиться подальше от центра событий. Но никого на улице в этот поздний час не было, а следовательно и пугаться было некому.