Дверь в стене

Спал он урывками, всю ночь донимали тревожные сны. Сквозь сумбур сновидений назойливо проступал один постоянный мотив: перевернутое лицо поро, каким Поллок увидел его, когда туземец, покидая хижину, пригнулся и глянул назад из-под руки. Странно, что этот мимолетный образ так прочно засел в памяти. Кроме того, Поллока беспокоила непонятная боль в суставах.

Когда в белесой пелене раннего утра начали грузиться на каноэ, возле стопы Поллока откуда ни возьмись возникла торчащая из земли, еще подрагивающая стрела с шипами на древке. Носильщики без особого рвения прочесали близлежащие заросли, но никого не поймали.

После двух красноречивых предупреждений команда экспедиции явно склонялась к тому, чтобы держаться подальше от Поллока, тогда как сам Поллок впервые в жизни мечтал затесаться среди черномазых. Из двух больших каноэ одно Уотерхаус целиком отвел для себя, и Поллоку, несмотря на естественное желание скоротать время в пути за дружеской беседой с соотечественником, пришлось занять место в другом. Мало того что его усадили спереди и оставили там одного, Поллоку еще стоило больших усилий заставить туземцев – не питавших к нему ни малейшей симпатии – держаться середины реки, по меньшей мере в сотне ярдов от обоих берегов. Однако он все-таки уломал Шекспира, мулата из Фритауна[65], перебраться на его конец каноэ и рассказать о тайном союзе поро. После тщетных попыток отвертеться Шекспир исполнил просьбу белого – и не только без тени робости, но даже с известным смаком.

Время шло. Каноэ проворно скользило по ленте лагунной реки между покачивающимися на воде плодами африканского фикуса[66], поваленными деревьями, листьями папируса и винной пальмы[67]. Слева темнел болотистый мангровый лес; иногда с той стороны доносился рокот атлантического прибоя. Шекспир на своем странно смягченном, невнятном английском рассказывал про колдовские чары поро: как те наводят порчу и люди без видимой причины сохнут и угасают; как насылают страшные сны и демонов; как они до смерти замучили «сыновей иджебу»[68]; как похитили из Сулимы белого торговца, который нанес обиду члену секты, и как выглядел труп этого белого, когда его обнаружили. После очередного сочного рассказа Поллок чертыхался себе под нос: куда смотрят миссионеры, почему допускают подобные безобразия – и почему бездействуют британские власти, если взялись управлять дикарями в Сьерра-Леоне? К вечеру приплыли на озеро Каси, согнав с островка, где устроились на ночлег, десятка два крокодилов.

На следующий день экспедиция прибыла в Сулиму, и в воздухе повеяло морским бризом, но ближайшей оказии в порт Фритауна нужно было ждать пять дней. Рассудив, что Поллок теперь в относительной безопасности – и к тому же в зоне неоспоримого влияния британского Фритауна, – Уотерхаус простился с ним, а сам со всей своей командой двинулся назад в Гбемму.

В Сулиме Поллок близко сошелся с Перерой, единственным белым торговцем, постоянно проживавшим в этом городе, – настолько близко, что фактически не расставался с ним. Малорослый тщедушный Перера, португальский еврей, успевший какое-то время пожить в Англии, был немало польщен дружбой англичанина.

В первые два дня ничего особенного не происходило. Поллок и Перера часами дулись в наполеон[69] (из всех карточных игр только эта была известна обоим), и Поллок задолжал Перере. Но уже вечером второго дня он получил весть о прибытии в Сулиму старого знакомца-поро, доставленную весьма неприятным способом: плечо ему расцарапал кусочек отшлифованного железа. Пульнули издалека, и самодельный снаряд растерял по дороге убойную силу. Тем не менее смысл послания был предельно ясен. Всю ночь Поллок просидел в гамаке, не выпуская из руки револьвера, а наутро в общих чертах поведал другу англо-португальцу о своих злоключениях.

Перера воспринял его признание более чем серьезно. Он хорошо изучил местные обычаи.

– Вы должны понимать: это пессональная претенсия. Личная месть. Он спешит, потому что вы уезжаете. Никакие черные и получерные не будут сильно мешать ему – пока не заплатите. Если случайно встретите его, стреляйте. Может быть, убьете. Хотя он тоже может убить. – Помолчав, Перера прибавил: – Есть еще одна вещь… мажия, колдовство. Конечно, я в это не верю… невежество, предрассудки… Однако не радует думать, что где-то далеко от вас в полнолуние черный человек пляшет вокруг костра и посылает вам дурные сны… Вам снятся дурные сны?

– Снятся, – признался Поллок. – Все время вижу перевернутую голову этого мерзавца – она ухмыляется и скалит зубы, точь-в-точь как тогда, в хижине… Голова придвигается ко мне вплотную, потом снова удаляется, почти исчезает вдали – и опять надвигается! В сущности, ничего страшного, но во сне я цепенею от ужаса. Странная штука – сны. Вроде как сам знаешь, что это только сон, а пробудиться не можешь.

– Наверное, просто фантазия, – подбодрил его Перера. – Еще мои негры говорят, будто поро любят посылать змей. Не видели недавно змей?