Дверь в стене

– С красителем. Да не стойте вы и не смотрите так на меня, Уэйд! Успокойтесь, сядьте и послушайте, что я вам скажу. Давайте взглянем на вещи трезво. Ясно как божий день, что вы наделены исключительными талантами, но всегда страдали неуверенностью. Вы словно родились с идеей фикс, с мыслью «у меня не получится», и она неотвязно преследовала вас, буквально гипнотизировала… Обычная история с так называемыми слабыми людьми. Однажды при мне человеку под гипнозом сказали, что он не может переступить прочерченную мелом черту на полу, – и он действительно побоялся ее переступить! Такова сила искусного внушения. Полагаю, с вами произошло примерно то же самое. Хм… Вы склонны к заниженной самооценке, поэтому какие-то неизбежные в молодости промахи заставили вас окончательно разувериться в себе и превратили в жалкую щепку на волнах жизни… Пока я не занялся вами.

– То есть?

– Я вас загипнотизировал. Фактически. Вы семнадцать лет жили под гипнозом, Уэйд! Да, в сущности, это самый настоящий гипноз. Я внушил вам убеждение – и льщу себя мыслью, что внушил умело, – будто бы некое лекарство, которое я обещал добыть для вас, превратит ваше «не могу» в «смогу». Но сперва вас нужно было обработать. Если бы я дал вам снадобье сразу после того, как впервые упомянул о нем, – в бильярдной Мюрше, если мне не изменяет память, – вы отнеслись бы к нему скептически, приняли бы разок, пожали плечами и остались бы прежним. Но я сделал его почти недоступным, заставил вас всеми фибрами возжелать его и долго тянул время, словно не хотел удовлетворить ваше желание… Вы же помните? И только когда я убедился, что ваш скепсис совершенно развеялся в горячке охоты и нетерпеливого ожидания, вы наконец получили заветный эликсир. И вцепились в него.

– Иными словами, заглотил наживку, – резюмировал Уэйд.

– При таком отношении, Уэйд, вам конец. Сами подумайте: вы брались за сложнейшие дела и у вас все получалось, черт возьми! Столько лет без единого проигрыша! Не будьте тряпкой, не выпускайте удачу из рук. Неужели непонятно, что вы просто-напросто реализовали свой потенциал? Все в вашей власти, продолжайте в том же духе…

– Если бы я мог сохранить веру в себя… – сказал Уэйд, понуро глядя на огонь. – Если б мог… – Он сдвинул брови. – Какого дьявола вы рассказали мне?.. – (Мэннингтри пристально смотрел на него.) – Вера! – продолжал Уэйд. – Знаете, я сейчас предавался воспоминаниям. С верой в себя я горы сворачивал… А оказалось, что это не более чем талисман, глупая фикция вроде одной из свинцовых мадонн короля Людовика или грошового амулета из Монте-Карло. С верой в себя я… – Он запнулся и, помолчав, с хмурой улыбкой сказал Мэннингтри: – Беда в том, что еще не все горы свернуты, некоторые только-только пошатнулись. И сейчас они всей тяжестью давят на меня. Сумею ли я?..

– Друг мой, вы тот же, кем были четверть часа назад. И точно так же способны…

– Вы забываете, что один кирпичик в кладке наполовину выбит, – поправил его Уэйд, – и, возможно, это краеугольный камень!

Снова долгое молчание, глубокая задумчивость, испытующий взгляд.

– Бог вам судья! – внезапно воскликнул Уэйд срывающимся голосом. – Зачем вы сказали мне? Простая вода! Подо мной вновь разверзлись пучины, о которых я уже забыл и думать. Воображаю, как вы смеялись над моей самоуверенностью! И что теперь? В любую минуту моя речь утратит непринужденность и остроту. Я перестал спотыкаться только потому, что верил, что не споткнусь. А вы взяли и отсекли мою веру. Я чувствую себя как лунатик, которого разбудили в тот миг, когда он влез на крышу с нагромождением башен и щипцов и застыл на самой верхотуре.

Он поднес руку ко лбу.

– Ба! – сухо отозвался Мэннингтри. – Пустые страхи… Что за фантазии? Конечно, мне надо было помалкивать. Но завтра в парламенте вы и не вспомните…

– Пустые страхи! Ну нет, вы сыграли со мной злую шутку. И не пытайтесь делать хорошую мину при плохой игре. Что, как не пустые страхи, мешало мне быть другим в те далекие дни? Вода!.. Естественно, отныне я снова буду во всем сомневаться – естественно! Вы усадили меня на качели, толкнули за край пропасти – и перерезали веревки. Черт побери! Эта проклятая речь завтра… и в четверг! Ох, Мэннингтри!.. – Уэйд заплакал.

В порыве бессильной ярости он схватил пузырек и с силой швырнул его в огонь, так что стекло разлетелось вдребезги. Потом повернулся к двери. Мэннингтри вскочил.

– Уэйд! Стойте! Я пошутил. Это действительно лекарство, а не…

Уэйд обернулся, глянул доктору в глаза и, криво улыбнувшись дрожащими губами, сказал:

– Слишком поздно, Мэннингтри. Второй раз ваша шутка не пройдет.

И он вышел из комнаты, напоследок обреченно махнув рукой.

Старый доктор стоял, опираясь рукой о каминную полку, и рассеянно смотрел на обитую байкой дверь: громко хлопнув, она еще несколько секунд подрагивала, пока не замерла. Мэннингтри тяжко вздохнул, опустился в кресло и уставился на огонь с красными искрами стеклянных осколков.

– Какой бес дернул меня проткнуть гнойник? – пробормотал он наконец. – Отчего мы бездумно совершаем поступки, которые ведут к катастрофе?