Дверь в Зазеркалье. Книга 2

Его обследовали и довольно быстро диагностировали рак прямой кишки в довольно запущенном состоянии. Это была катастрофа. Боль, выпущенная на свободу, порой превращала его в животное. Павлович жил на смеси промедола и анальгина, постепенно увеличивая её дозу, всё больше худея и мрачнея. Поток женщин самых разнообразных комплекций, окраски и темперамента, напоминавший вначале его больничной эпопеи бурную реку, постепенно иссяк, и теперь напоминал лишь вялый ручеёк в летнюю сушь. Сигареты и невесёлые мысли стали его привычными и верными спутниками.

Я – третий, самый молодой человек в этой специфической компании. Летом мне исполнилось двадцать восемь лет, что практически совпало с окончанием первого года аспирантуры. Прозаический объект моих исследований находится в глубине местных калийных рудников и никакого интереса для среднестатистического человека не представляет. Наука продвигалась успешно, август я провёл на море и смотрелся с учётом возраста прекрасно, то есть со стороны как-бы всё выглядело вполне пристойно. Возникали, правда, некоторые неприятные ощущения в области икры левой ноги при ходьбе, но кто обращает на это внимание в таком возрасте.

К осени это неудобство переросло в онемение стопы и некое подобие боли, усиливающейся ночью и мешающей полноценно жить днём. Тогда я решил обратиться к медикам. Толку от этого обращения было немного, диагноз так и не был поставлен, и, в конце концов, ведущая меня врач – полная неопрятная женщина с рыбьими глазами – прямо сказала, чтоб я перестал изображать из себя бесконечно больного человека и ехал бы в свою командировку. Я так и поступил, убедившись впоследствии на собственном примере, что в нашей жизни гнев далеко не самый лучший советчик.

Через месяц на Урале, вдали от дома, я попал в больницу с неутешительным диагнозом – облитерирующий эндартериит. Попал случайно, просто моего соседа по гостиничному номеру немного достала моя бессонница. У него в городе оказалась знакомая, которая с удовольствием откликалась на имя Валя и работала врачом-терапевтом, а её подруга – Капитолина Павловна – по стечению обстоятельств была известным в этих местах хирургом.

При росте сто семьдесят девять сантиметров Валентина имела весёлый нрав, килограммов восемьдесят роскошного тела, румянец во всю щеку и ни капли жира под белоснежной кожей. В случае необходимости, она, не задумываясь, остановила бы на скаку коня и запросто вошла бы в горящую избу. Обладая какой-то просто невообразимой энергией, она взяла надо мной шефство, а Капитолина Павловна стала, соответственно, моим лечащим врачом.

Здесь следует заметить, что в отличие от своей лёгкой подруги, это была довольно жёсткая женщина лет пятидесяти с кайенским перцем в характере и обликом неприступной дамы из общества. Её не осмеливались задевать ни по какому поводу, это касалось и пациентов, и заведующего отделением хирургии, и даже главврача. Она никогда не была замужем, обладала недюжинным умом чисто мужского склада и полным отсутствием чувства юмора, что служило основой для многочисленных анекдотов по этому поводу.

Вот эти две женщины – молодая и постарше – не только существенно скрасили мою жизнь в те нерадостные дни больничной эпопеи, но и в значительной мере определили дальнейшую судьбу.

Я жестом прошу прикурить, и Морковкин также молча протягивает мне свою сигарету. С наслаждением вдохнув первую за сегодняшний день порцию табачного дыма, я подхожу к Павловичу, который стоит у окна. Сидеть в силу особенностей своей болезни он не может, только стоять или лежать. Мы молча курим и смотрим на заснеженный слабо освещённый больничный двор.

За оконным стеклом глубокая ночь, мороз градусов под тридцать, всё укрыто толстым слоем снега, который непрестанно идёт вот уже вторую неделю подряд. Возле мусорного ящика, стоящего под фонарём, пустынно. Днём же здесь идёт нешуточная борьба за пищевые ресурсы между двумя местными бичами и тройкой беспризорных собак. Обычно эта борьба оканчивается победой животных, которых внутривидовой отбор и местный суровый климат превратили в совершенный аппарат для выживания. Огромные, с густым мехом и мощными клыками, они представляют серьёзную угрозу любому, кто осмеливается стать на их пути к пище. Сейчас они где-то спят, может даже в обнимку с теми же бичами, с которыми делят свою территорию.

Слово «бич» расшифровывается в этих местах как «бывший интеллигентный человек». Это в каком-то смысле эквивалент нынешнего определения «бомж». Опыт показывает, что при определённом стечении обстоятельств зыбкий налёт цивилизации удивительно быстро слетает с человека. Стоит только ему попасть в соответствующие условия, и он с облегчением скатывается к подножью эволюционной лестницы. Туда, где не нужно напрягаться, удерживаясь в соответствии с принятыми нормами жизни в положенной тебе ячейке того социального слоя, который обеспечивает определённый уровень комфорта, туда, где всё просто и естественно, где главную роль играют мышцы, зубы и примитивные инстинкты.