Дверь в Зазеркалье. Книга 2

Присмотревшись к окружающей нас действительности, мы вначале были крайне удивлены одним странным обстоятельством. Почему-то пережившие сложные операции люди, которые буквально на следующий после реанимации день приходили в курилку сделать пару запретных затяжек, вдруг умирали просто на ходу, ну, а те, кому повезло больше, всего лишь приобретали огромные незаживающие язвы. Вскоре оказалось, что в отделении сама по себе гуляет синегнойная палочка, о чём министр узнал совершенно случайно. При своём возрасте и благообразной внешности он обладал очень крутым характером. В результате многие из администрации лишились своих мест, а операции были приостановлены до полной санации помещений. Те же, кому к этому времени не повезло, никогда об этом так и не узнали.

Процедуры мне были назначены буквально на следующий день. Прежде всего, мне сделали так называемую ангиографию, то есть впрыснули в бедренную артерию лошадиную дозу контрастного вещества на основе йода. Этой манипуляцией были достигнуты три сомнительных по качеству результата. Во-первых, была удовлетворена естественная любознательность молодых врачей, пишущих диссертации. Во-вторых, установлено местонахождение точки облитерации в артерии, что и без того было ясно. И, наконец, в-третьих, было полностью перечёркнуто всё то положительное, что с таким трудом удалось достичь в Березниках, поскольку, как я узнал позже из умных книг, это вещество, обжигая стенки сосудов, само по себе вызывало их дополнительный спазм.

Скажу откровенно, такое начало не добавило мне энтузиазма. Последовавшие за этим с интервалом в пятнадцать дней две операции запомнились, прежде всего, своей продолжительностью. Весёлые сестрички привозили меня в операционную рано утром, когда бледный рассвет едва обозначался над столицей нашей Родины, а возрождался я к жизни только под вечер, в то время как холодные январские сумерки уже сгущались за окнами клиники. Из моих собственных вен врачи пытались соорудить шунт – окольный кровоток в месте стеноза артерии. Эти попытки так и не увенчались успехом. Все пальцы на моей ноге постепенно потеряли подвижность и мумифицировались. Передвигаться теперь я мог только с помощью трости. Всё это сопровождалось какой-то просто невероятной, фантастически изощрённой болью, главным отличием которой от обычных сильных болевых ощущений было то, что от неё нельзя было избавиться даже на долю секунды, ни изменив положение ноги, ни прикоснувшись к ней, ни каким-либо иным образом.

Единственным спасением была инъекция коктейля из наркотика, анальгетика и снотворного на ночь, перед сном. Двадцати кубиковый шприц в ласковых руках сестрички я ждал с нетерпением большим, чем ждут истинно верующие христиане нисхождения животворного огня на Пасху в Иерусалиме. А под утро я в очередной раз безуспешно пытался уйти от зубастой акульей пасти.

…Саша Хохлов сломался неделю назад. Его кололи уже трижды на день, приводя постепенно в состояние овоща, причём, довольно опасного овоща. Он мог вскочить ночью, разбудить всех, требуя сосчитать количество мешков каучука на складе, днём плёл какую-то бессвязную чушь, его жена – маленькая хрупкая Вика – тихо плакала, глядя на эти убийственные метаморфозы.

Приехал его шеф, молча посмотрел на Сашу, который с остекленевшим взглядом сидел, покачиваясь на кровати, и пошёл к Графову. Не известно, о чём они говорили, но через несколько дней после этого Хохлова прооперировали. Ампутация была произведена на уровне верхней трети голени, что противоречило существующей инструкции. После операции Саша спал дольше суток, а придя в себя, сказал мне, что родился заново, чего и мне желает, но не уверен, что такая жизнь ему нужна. После этого он замкнулся и почти не разговаривал ни с врачами, ни с коллегами, которые каждый день навещали его, ни с женой, которая уходила домой с глазами полными слёз.

…В начале февраля выписался Коля Уфимцев. Ему сделали очередную операцию. Она прошла успешно, его давление упало до нормы со всеми вытекающими отсюда положительными последствиями. В день выписки за ним приехали две весёлые девушки, быстро собрали его вещи, накрыли импровизированный столик и разлили по стаканам коньяк. Мы выпили за здоровье присутствующих, затем отдельно за моё, поскольку мне оно точно могло понадобиться в неограниченном количестве, ну, а потом уже, как водится за здоровье прекрасных дам. Дамы не возражали и вскоре увели весёлого Колю туда, где бурлила жизнь и было счастье. Я не стал больше пить и побрёл перекурить, а когда вернулся, увидел, что Саша допил едва начатую бутылку коньяка и спит мертвецким сном. Нехорошее предчувствие шевельнулось где-то на задворках моего сознания и исчезло, растворившись в непрекращающейся боли.