Дверь в Зазеркалье. Книга 2

Как-то ночью, когда уже было далеко за полночь, я проснулся. Удивительно, но боль как-бы продолжала спать. В горле пересохло, хотелось пить и курить. Я встал, жадно прильнул к бутылке тёплого ситро, затем выудил из тумбочки сильно исхудавшую пачку сигарет, взял трость и побрёл в курилку. Впрочем, курилки, как таковой, не было, была с непонятной целью отгороженная от окна часть коридора в тупике. Там стояла довольно удобная кушетка, да ещё старое продавленное кресло, в котором невозможно было сидеть, и жестяная банка на полу для окурков. Всё это узкое помещение было густо пропитано запахом табака. Я не успел докурить сигарету до половины, как вдруг услышал лёгкие шаги. В прозрачный сумрак задымленного тупичка вошла, кутаясь в халат, девушка.

– Привет, – сказала она хрипловато, – что, тоже не спится?

– Привет, – ответил я, – как видишь, не спится.

Я узнал её. Катя, так звали девушку, появилась в отделении не так давно. Среднего роста стройная брюнетка, с короткой стрижкой и огромными серыми глазами, она выделялась среди больничного народа, как выделяется газель в стаде менее изящных живых существ. Я давно заметил, что чем пропорциональнее сложена женщина, тем более грациозно и естественно она движется. В этом смысле Катя была совершенством. Как-то мы вместе ожидали одну общую процедуру, перебросились парой полупустых фраз, познакомились и разошлись по своим делам так просто, как это бывает только в больнице.

– У тебя найдётся сигарета?

– Держи, – протянул я ей пачку, – ты же, как бы, не куришь?

– Не курила, – ответила она, прикуривая, – год назад бросила, а вот проснулась сейчас и чувствую, что не могу, умру, если не закурю. Хорошо, что ты здесь, а то пришлось бы опуститься до окурка. Я присяду, если ты не против.

– Да, ради Бога, Катя, садись, сделай одолжение.

Она присела, усмехнулась:

– Сделаю, я заметила, ты сложно говоришь.

– Сложно? Не замечал за собой такого недостатка, хотя, на то они и недостатки, чтобы их не замечать. Может, ты и права.

– Да ты не обижайся, это не недостаток, это просто особенность твоей речи, кстати, не такая уж и плохая, если ею не злоупотреблять.

– Спасибо, я буду следить за собой. Что же тебе не спится, Катюша, в такую ненастную ночь?

В Москве неожиданно наступила оттепель. В окно монотонно стучал дождь, слезами стекая по стеклу. Погода, прямо сказать, располагала скорее ко сну, чем к сидению в курилке.

– Не спится, меня уже сегодня будут оперировать, и, ты знаешь, я проснулась от какого-то дурного предчувствия. Чуть сердце не выскочило, села на кровати и чувствую, что ещё немного и заплачу, курить захотелось до смерти. Думаю, схожу ка я посмотрю, может, есть кто с сигаретами. Слава Богу, ты здесь оказался.

– Да уж… А кто оперировать будет, ты знаешь?

– Сам министр вызвался. Как думаешь, это хорошо?

Я медленно выпустил струю дыма, взглянул на девушку. Огромные серые глаза, блестящие в слабых отблесках далёкого фонаря, застыли в ожидании ответа. Я молчал. Она слабо тронула меня рукой:

– Что ты молчишь? Скажи, ты ведь давно здесь: это хорошо, что меня будет оперировать сам министр?

– Катя, – медленно ответил я ей, – откажись от операции, пожалуйся, что плохо себя чувствуешь. Хочешь, я дам тебе таблетки, снижающие давление, они сами отменят операцию, если ты сошлёшься на самочувствие.

Она замерла, затем, волнуясь, жадно затянулась сигаретой:

– Почему ты так говоришь? Ты что-то знаешь?

– Катя, я просто знаю, что у него плохая статистика, вот и всё. Мой тебе совет: откажись от операции.

– Как? Как может быть плохая статистика у такого опытного человека? Что ты говоришь, и потом я уже дала согласие и не могу отказаться.

– Глупая, ты же не в любви ему отказываешь, это вопрос жизни, твоей, между прочим, жизни. Одним словом, ты спросила – я ответил. Думай, никто за тебя не примет такое решение.

Она бросила окурок в жестянку, подтянула ноги к подбородку и замерла, обхватив их руками. Мы молча смотрели сквозь залитое дождём окно на ночь за стеклом. Настроение было грустное, под стать погоде. Вдруг Катя встала с кушетки и подошла вплотную ко мне:

– Пожалуйста, обними меня, мне страшно.

Я, не думая, посадил её на колени и обнял. Девушка замерла у меня на плече, и я понял, что она тихо плачет. Худенькое тело содрогалось в беззвучных рыданиях. Мне было глубоко жаль её, стоящую перед извечным непростым выбором: быть или не быть. Хватит ли ей характера, с учётом уже данного согласия, принять верное решение? Хорошо, если бы хватило…